Движение человечества к счастью было проинтерпрети­ровано и как достижение морального совершенства. люди Просвещения считали само собой разумеющимся, что в бу­дущем разум усовершенствуется и человечество станет мо­рально лучше. Прогресс уже не считался чем­то внешним по отношению к существованию. Он должен был изменить человека. Прогресс, достигнутый в одной области, неизбежно должен был перекинуться на остальные. Материальный про­гресс должен был повлечь за собой прогресс моральный. В политическом плане теория прогресса исполнена духа отрицания политики. Взгляд теоретиков прогресса на Го­сударство крайне амбивалентен. С одной стороны, Государ­ство нарушало автономию экономики, считавшейся пре­ имущественной сферой «свободы» и рационального дей­ствия. Уильям Годвин говорил, что правительства по своей природе препятствуют движению человека вперед. С другой стороны, в контрактуалистской теории Гоббса Государство позволяло человеку преодолевать противоречия, вытекаю­щие из его «природного состояния». Таким образом, Государ­ство считалось одновременно и двигателем прогресса, и пре­пятствием на его пути.

Наиболее распространенной является идея о том, что политика сама должна стать рациональной. Она должна перестать быть искусством, управляемым принципом му­дрости, и стать наукой, управляемой принципом разума. В просвещенческой картине мира общество выглядело как механизм, а люди — как его винтики. Оно должно управ­ляться по принципам, столь же незыблемым, как и научные принципы физики. Монарх рассматривался как механик, в обязанности которого входило развивать «социальную физику» к «наибольшей общественной пользе». Эта кон­цепция послужила причиной появления технократии и ад­министративно-­управленческого понимания политики у Сен­-Симона и Огюста Конта.

Говоря о прогрессе, очень важно знать, является ли он бесконечным или останавливается на какой­либо финаль­ ной стадии, которая станет либо абсолютной и последней новизной, либо восстановлением прошлого совершенно­ го состояния: гегелевский синтез, бесклассовое общество Маркса, «конец истории» Фрэнсиса Фукуямы и т. д. Можно также задаться вопросом, познаваема ли конечная цель истории (если она существует). В какую сторону развора­чивается прогресс или он разворачивается только на са­мого себя?

Здесь либералы имеют обыкновение считать прогресс бесконечным улучшением человеческого состояния, в то время как социалисты думают, что у прогресса есть опреде­ленный счастливый конец. В этом втором отношении смешиваются прогрессизм и утопизм: поступательное движе­ние должно привести к стационарному состоянию, история движется лишь для того, чтобы яснее обрисовать свою цель. Первое направление претендует на то, чтобы быть более реалистичным. но так ли это? С одной стороны, если чело­ век движется к совершенству, которое должен реализовать, то не наступит ли день, когда совершенствование прекра­тится? С другой стороны, если у прогресса нет познаваемой цели, то как оценить, является ли последующая стадия раз­ вития общества прогрессом по отношению к предыдущей? Другой вопрос: является ли прогресс безличной, некон­тролируемой силой или люди могут вмешиваться в него, чтобы ускорить его поступательное движение или отбро­сить то, что ему мешает? является ли прогресс постоянным и непрерывным или подразумевает качественные скачки и разрывы? Можно ли, вмешавшись в прогресс, улучшить его ход или таким образом есть риск, напротив, его замед­лить? В этом аспекте либералы, сторонники «невидимой руки», также отличаются от социалистов, кажущихся во­ люнтаристами и революционерами.

Теория прогресса достигает своего апогея на Западе в XIX веке. Она переформулируется в новую эпоху, отме­ченную промышленной модернизацией, научным позити­визмом, эволюционизмом и большими историцистскими теориями. Теперь акцент смещается более на науку, нежели на раз­ ум в философском понимании этого слова. надежду теперь связывают с научной организацией общества. наука явля­ется отныне матрицей всех феноменов. Это тема, к которой постоянно возвращаются Фурье со своими фаланстерами, Сен­-Симон со своими технократическими принципами, Огюст Конт со своим «Катехизисом позитивизма» и «рели­гией прогресса». Термины «прогресс» и «цивилизация» становятся почти синонимами. Кстати, это служит обоснованием колониза­ ции, которая необходима для того, чтобы повсюду распро­странить блага цивилизации.

Понятие прогресса было переосмыслено в свете дарви­новского эволюционизма. Эволюция живого существа так­ же была интерпретирована как прогресс (особенно Гер­бертом Спенсером, считавшим прогресс эволюцией от про­стого к сложному, от гомогенного к гетерогенному). Итак, условия прогресса ощутимо изменились. Механицизм Про­свещения теперь стал сочетаться с биологическим органи­цизмом, в то время как апология пацифизма уступила место воспеванию «борьбы за жизнь». Прогресс теперь становится селекцией наиболее «способных» («лучших») в перспективе конкуренции. Такая интерпретация устраивает западный империализм: цивилизация Запада самая лучшая, потому что она наиболее развитая.

Это было пиком социального эволюционизма. История человечества была разделена на последовательные «ста­дии», соответствовавшие различным этапам прогресса. распределение различных культур в пространстве было экстраполировано на время: «примитивные» общества должны были служить западным людям примером из их собственного прошлого («современные предки»), в то вре­мя как Запад представлял их будущее. Кондорсе уже разде­лял историю общества на десять последовательных этапов. Гегель, Огюст Конт, Карл Маркс, Фрейд и т. д. предлагали похожие схемы. Например, от «верований» к науке, от «тео­логического» этапа к этапу позитивной науки, от «прими­тивной» или «магической» ментальности к ментальности «цивилизованной».

Эта теория, сопряженная с научным позитивизмом, ко­торая затрагивает в первую очередь антропологию и пита­ет иллюзию о том, что можно расположить культуры на ценностной шкале, породила расизм. Последний рассмат­ривает традиционные цивилизации либо как определенно низшие, либо как «запаздывающие в развитии». «Цивили­заторская миссия» колониальных держав состоит в том, что­ бы преодолеть это опоздание. расизм же полагает, что су­ществует универсальный критерий, всеобъемлющая парадиг­ма, позволяющая выстроить иерархию культур и народов. Он прямо связан с универсализмом прогресса, скрывающим неосознанный или замаскированный этноцентризм.

Мы не будем обсуждать здесь ни критику идеи прогрес­са, разворачивающуюся в эпоху модерна, начиная с Руссо, ни противопоставленные теории прогресса многочислен­ные доктрины упадка, или декаданса. Отметим только, что последние часто (но далеко не всегда) представляют собой негативных двойников, зеркальные отражения идеи про­гресса. Идея необходимого движения в истории сохраняет­ся, но в обратной перспективе: история воспринимается не как постоянное развитие, но как неумолимый регресс. Фактически учения об упадке, или декадансе, еще менее объективны, чем прогрессизм.

На протяжении как минимум двадцати лет не перестают появляться работы, разоблачающие «иллюзию о прогрес­се». некоторые авторы даже объявили прогресс «мертвой идеей» (Уильям Пфафф). Действительность, однако, имеет гораздо больше нюансов. Сегодня теория прогресса ставит­ся под вопрос, но несомненно, что она выживет в различных формах.