Возле колонки Мария увидела группу колхозниц. Она прошла мимо них, не повернув головы, и мгновенно услышала за спиной:

— Ишь как голову задрала!

— К ней топере не подступись!

— А ласковая была!

— Все они ласковы, покуд против шерстки их не погладишь.

Мария решительно обернулась:

— Это кто же меня, по-вашему, против шерстки-то гладит?

И бабы замялись, кто-то проговорил:

— Дак ведь мы, Мария Витальевна, не к обиде сказали. Мы к тому, что ты седни вроде маненько строга. Не поздоровкалась с нами. Вот и подумали: может, кто тебя неприятно обеспокоил…

Улыбнулась Мария, вложив в улыбку намек на то, что она понимает колхозниц верно и потому расстается с ними с доброй душой. Улыбнулась и дальше пошла, слыша каждое слово речистых крестьянок, которые в адрес ее посылала теперь хвалу.

К сельповскому, в мягком покое муравки двору она подходила с веселым блеском в глазах. Было приятно ей открывать завертыш калитки, ступать по дощатым мосткам и, погладив дремавшую на ступеньке крыльца пятнистую кошку, войти в открытую дверь, откуда пахло вымытой лестницей и известкой.

Мария сидела в приемной. Чистота, свежий воздух, портреты великих люден, вид из окна на зеленую рощу, мостик через реку — все это так хорошо на нее влияло, что она рада была исполнить не только свою, но и чужую работу, кому она нынче не удавалась.

Сегодня Мария делала выборку для отчета. Обложилась сельповскими сводками, протоколами, толстой подшивкой газет, когда вошел Закипелов — широкоплечий и грузный с круглым лицом и ржаными усами, в подпоре которых торчал перламутровый желтый мундштук с жарко пыхавшей сигаретой. Вошел и массивной фигурой, облаком сигаретного дыма, зычным басом заполнил приемную так, что стало в ней тесно. А минуту спустя, усевшись за стол, заполнил и свой кабинет, где послышался скрип выдвигаемых ящиков, шелест газет, скрежеток телефонного диска и рокочущий голос, умудрявшийся с кем-то поссориться, кого-то предупредить, к кому-то подладиться и рассмеяться. Иногда Закипелов бросал телефонную трубку, и Мария слышала через дверь, что он ее просит найти нужную ведомость или справку.

В высоком и светлом, в четыре окна кабинете, кроме хозяина, как Мария звала Закипелова про себя, совершенно не было никого, а она всегда ощущала, будто здесь много людей. И долго не понимала: в чем дело? Но как-то она обратила внимание на висевшие на высоких стенах портреты. И стало ей ясно, что это от них. Мария такие же точно портреты повесила и в приемной, и Закипелов, заметив их, удивленно сказал:

— Аналогично!

Для Марии это было приятнейшей похвалой.

Закипелов сегодня писал в газету заметку, для чего попросил:

— Я занят! Каждого, кто ко мне, ты уж, Мария Витальевна, исповедуй.

— Хорошо! — согласилась она.

Час спустя в сельпо заглянула Лина Перова, невзрачная, лет тридцати молодка, с коротким лицом. Увидав ее с годовалым сынком на руках, Мария насторожилась: знала Перову как многодетную бабу, которой вечно чего-нибудь не хватает, и потому она ходит по службам и людям, чтоб надоумили, как лучше жить.

— Чего у тебя?

— У меня, — Лина погладила голову сына, — на иждивении трое детей. А с меня берут молоко.

Мария виду не показала, что Перову не поняла.

— На сливпункт? — спросила про молоко.

— На сливпункт.

Мария пожала плечами:

— Пожалуйста, можешь и не сдавать. Никто насильно не заставляет.

— А как тогда жить?

— Живут же другие.

— У других, может, нет в деньгах недохватки.

Попыталась Мария представить себя на Линином месте. И не смогла. Да как же так, чтобы в наше время — и не было денег в семье? Денег нету только у нерадивых. Она посмотрела на Лину с недоумением:

— И не стыдно тебе, Перова! Ведь ты здоровая женщина! Могла бы работать, как все!

Лина подбросила малого так, что из губ его только-только не выпала соска.

— А маленьких с кем?

Мария поморщилась. Зачем и детей плодить, коли видишь не радость в них, а расстройство?

— К старой бы Юле определила.

— А как не возьмет?

Это было уже чересчур. Мария внимательно посмотрела в лицо Перовой — широковатое, с плоским лбом и косым подбородком. И стало ей скучно-скучно, точно в душу ее из души Перовой проникла тоска.

— Тогда пусть муж работает за двоих! — сказала Мария.

— Мой-ёт Ковка?! — смутилась Перова. — Э-эк? За одного-то хотя бы работал! Да где… — Тут Перова приосеклась, поймав на себе взгляд Марии, в котором светился укор. — Ладно, — сказала, — чего уж об этом. Пойду. — И, поправив мальчику соску, повернулась к порогу.

— А в сельпо-то зачем приходила? — спросила Мария.

— Точно не знаю, а ежели примерно, — задержалась Перова перед порогом, — то из-за денег. Кончились третьёво дни. А взаем нигде не дают…

Растерялась Мария, когда в проеме двери увидела тонкую женскую шею, и в нее вцепились две крохотные ручонки. Ведь приходила Перова с отчаянной просьбой. И уходила ни с чем.

Мария схватила сумочку с этажерки и бегом, через две ступеньки, спустилась по лестнице.

— Вот возьми! — протянула десятку.

Лина порывисто обернулась, взяла десятку и, поспасибовав, заявила:

— А ведь я, Мария Витальевна, так и сделаю, как ты сказала. Пойду тепере до Юльи, упрошу взять ребят. А завтре, буде, и на работу. Долг за мною не пропадет…

Улица так и манила остаться среди муравки, послушать запевку скворца на заборе, глянуть в высокое небо, где, утонув в голубом, благоухало блескучее солнце. Однако Марию ждала работа. И она поспешила к столу. Вскоре Мария опять услыхала шаги. Встала с решительным видом, готовая все вопросы и просьбы решить сама, но, увидев сынка Закипелова, нагло-веселого, с женской прической чалых