– Возможно, это следы давнишней аварии. – Грелль цинично усмехается. – Авария, которой не было… Исчезнувшее само по себе платье… Закрывшаяся сама собой дверь… Друг мой, либо у вас галлюцинации, либо вы пытаетесь меня надуть.

– Не знаю, что вам на это ответить. – На мгновение глаза Габриэля вспыхивают. – Но я не могу отделаться от впечатления, что вам просто очень хочется меня подставить.

– Подставить? Но ведь вы сами навлекли на себя неприятности дачей ложных показаний. Не говоря уже о нападении на сотрудника полиции… Впрочем, учитывая вашу историю, это и неудивительно. И, призна́юсь честно, после всей той чуши, которую вы тут рассказали, я вовсе не уверен, что смогу засадить вас в обычную тюрьму.

– О чем вы? – ровным голосом спрашивает Габриэль, прекрасно понимая, что Грелль имеет в виду.

– Оказалось непросто отыскать кого-нибудь, кто смог бы вспомнить вас, ведь прошло уже двадцать лет. Доктор Армин Дресслер – единственный врач, который до сих пор практикует.

Габриэль замирает. Грелль безжалостно буравит его равнодушным взглядом темных глаз.

– Он сразу согласился уделить нам немного времени, чтобы осмотреть вас. Завтра в семь утра, перед работой, он зайдет сюда. И тогда подумаем, как нам действовать дальше.

У Габриэля начинает кружиться голова, руки дрожат – срабатывает что-то вроде павловского условного рефлекса.

«Я же тебе говорил, Люк! – плачет голос в его голове. – Разве я не советовал тебе не терять контроль? Никогда не терять контроль…»

Местоположение неизвестно, 2 сентября

Лиз словно окружена ватой, ватой толщиной в целый метр, и эта вата поглощает все, оставляя лишь пару тихих звуков. Нос девушки распух. Лиз висит на канатах, нет, трубках, и одна трубка торчит из ее горла, толщиной с человеческую ногу – или вовсе и не ногу, а с соломинку, всего лишь соломинку? Лиз на дне глубокого озера, она утонула, но соломинка тянется к поверхности воды, и сквозь нее кое-как проникает воздух.

Тело одеревенело, похолодело.

Лиз знает, что у нее есть глаза. Она пыталась открыть их, но кто-то словно сшил ей веки, и она смотрит на внутреннюю поверхность этих век, а по ним пробегают, вспыхивая и угасая, точно молнии, образы.

Например, стальная рука, сжавшая ей горло, и вот она протягивает руку за белым телефоном, но пальцы сжимают пустоту. Или еще – тяжелый башмак летит ей прямо в лицо, он все ближе, все больше… Башмак попадает ей в лицо, и она знает, что должно быть больно, но ничего не чувствует. Даже не чувствует, есть ли у нее живот. Живот, в котором сокрыто ее дитя.

И вдруг какие-то ощущения возвращаются к ней.

Что-то теплое касается места, где должны быть ее глаза. И сознание Лиз, все ее чувства сосредоточиваются на этом источнике тепла, на одной-единственной точке, как ищет спасительный лучик света затерявшийся под водой аквалангист, блуждающий по дну озера.

И вдруг Лиз понимает, что это. Рука. Кто-то опустил ладонь ей на лоб. До ее слуха доносится тихий писк приборов, что-то шуршит, ее бросает в холод, и она чувствует прикосновения металла к телу. По коже бегут мурашки, затем кто-то накрывает ее простыней.

«Сейчас». Лиз вкладывает в это движение все оставшиеся силы. Ее веки подрагивают.

– Ш-ш-ш… – доносится до нее женский голос.

Лиз открывает глаза, и ее ослепляет яркая вспышка света. Щурясь, она различает на фоне светлой стены чьи-то смутные очертания: белый халат, белокурые локоны до плеч. В ослепительно белой комнате эта женщина кажется почти невидимкой. Она смотрит на монитор с какими-то цифрами и извилистыми линиями. Монитор стоит прямо у кровати и тихо пищит.

«Слава богу, это больница!»

– Вы меня слышите? – Медсестра устремляет взгляд на нее. В голосе женщины слышится странное напряжение. И грусть.

Лиз кивает. Она хочет спросить: «Где я?» – но трубка в горле мешает говорить.

Медсестра улыбается. Безрадостная улыбка, но все же это улыбка.

– Вас пришлось подключить к аппарату поддержки дыхания. Поэтому вы интубированы.

Лиз опять кивает.

Зрачки постепенно приспосабливаются к свету, и теперь комната кажется куда темнее. Ее взгляд мечется по стенам. Ни окон, ни цветов, ни другой кровати. Неважно. Ее хотя бы поместили в отдельной комнате. Лиз ненавидит больницы всем сердцем, но еще больше она не любит лежать в одной палате с другими людьми. Вечные визиты родственников, чужой храп и кашель…

«Спасибо, Габриэль. Но где же он? Где Габриэль?»

Она пытается повернуть голову, посмотреть на дверь, но тут вспыхивает острая боль в ребрах. И в тот же миг Лиз пронзает страх: «Ребенок! Что с ребенком?»

Она с трудом поднимает правую руку и ощупывает живот. В руке у нее катетер.

– Я полагаю, с ребенком все в порядке, – равнодушно говорит медсестра, глядя на живот Лиз. Глаза у нее серые.

«Слава богу!»

Но почему ее «все в порядке» звучит так, словно все вовсе не в порядке?

– Он сейчас придет, ему еще нужно позвонить, – вдруг шепчет ей сестра. – Просто лежите спокойно. Это самый лучший вариант.

«Лежите спокойно». Лиз невольно улыбается. Как будто она может не лежать. И почему медсестра говорит шепотом? Кто сейчас придет? Габриэль? Врач? Лиз устало закрывает глаза и погружается в дрему.

Берлин, 2 сентября, 12: 59

– Здесь нельзя парковаться, сдай немного назад. Я видел больничную парковку во-он там…

Шона резко нажимает на тормоза и проворачивает руль влево.

– Именно поэтому я и езжу на джипе. – Она заезжает на ухоженную лужайку и останавливает машину прямо между двумя молодыми деревцами.

Зеленовато-синий, цвета морской волны «ленд ровер», с легкостью преодолев высокий бордюр, замолкает.

– Ну что, зайдешь туда сам?

Дэвид смотрит сквозь лобовое стекло на четырехэтажное кирпичное сооружение. Клиника «Вивантес», Фридрихсхайн. Ему становится не по себе. Вздохнув, он расправляет плечи.

– Если хочешь, пойдем со мной.

Он выходит и захлопывает дверцу джипа. Порыв холодного ветра бросает ему в лицо пыль с крыши машины. Посеревшая дверца давно просит лакировки.

– Скажи, я правильно поняла, что речь идет о Лиз Андерс? – Шона обходит капот радиатора. – Той самой Лиз Андерс?

Дэвид удивленно смотрит на нее.

– Вы знакомы?

– Ну знаешь, трудно работать на телевидении и не знать это имя. Миссис журналистика. Сирена. Что с ней?

– На нее якобы напали. – Дэвид ускоряет шаг.