Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Соболев неожиданно тяжело вздохнул и вновь наполнил рюмки, проглотил свою залпом и продолжил рассказ:
– Через десять минут наш «Студебеккер» попадает под огонь крупнокалиберного пулемета, я получаю ранение в левую ногу и теряю сознание. Прихожу в себя только в госпитале. Сразу понял: что-то не так. Нога саднит страшно. Я полез ее рукой пощупать. Выше колена – культя, обмотанная бинтами, а дальше… – Он замолчал. – Словом, стал инвалидом…
И вот лежу я в госпитале, в офицерской палате. Вокруг такие же бедолаги. Каждое утро обязательно кого-нибудь на каталке вывозят. Отошел, значит, страдалец. Положение мое стабильно тяжелое. Температура высокая, никак не спадет. О будущем даже не размышляю, все – как в кино – плывет. Время то тянется бесконечно, то сжимается в комок. Все как-то нереально, иной раз не понимаешь, на каком свете находишься. Я хоть и крещеный, но в ту пору убежденным атеистом был… И вот под руку мне попались карты, которые я у Самохина отобрал. Когда сознание чуть прояснилось, я их разглядывал. Часами мог изучать. Карты эти были весьма странными. Коробочка, в которой они лежали, тоже не простая. Сделана, похоже, из золота, а может, просто позолочена, но тяжелая. Крышка покрыта черной эмалью, а на ней контур пятиконечной звезды красными камешками выложен. Я даже поначалу недоумевал: откуда у эсэсовца шкатулка со звездой? Может, это из награбленного в СССР имущества? Потом только понял: коробочка вряд ли имеет отношение к советской власти, поскольку очень старинная. На обратной стороне крышки гравированная надпись готическим шрифтом, похоже, на латыни. Но латынью я не владел и смысла надписи не понимал. Однако дело не в самой шкатулке, а в ее содержимом. Карты! Как сейчас помню, их было семьдесят восемь. Двадцать две – просто разные пронумерованные картинки, а остальные, как и обычные, разбиты на четыре масти. Только символы у мастей совсем иные. Не червы, пики… а мечи, чаши, какие-то палки и кружки с пятиконечной звездой внутри, вроде красноармейских пуговиц. На каждой карте не просто шесть мечей или там три палки, а нарисована картинка, вроде как иллюстрация. И вот я разглядываю эти иллюстрации…
Сами карты изготовлены не из бумаги, а из другого, неизвестного мне, значительно более прочного и качественного материала. Скорее всего – пергамента. А рисунки!.. Это было нечто. Настолько тонко и аккуратно исполнены, что каждую мельчайшую деталь можно разобрать. Вот, например, карта под номером 1. Стоит молодой человек в красном хитоне. Правую руку с палочкой поднял вверх, указательным пальцем левой указывает на землю. Перед ним стол, на котором стоят и лежат символы мастей: чаша, меч, палка, кружок со звездой. У ног его цветущий розовый куст. Пояс на бедрах – змея, держащая во рту свой хвост. Даже выражение глаз этого человека можно охарактеризовать. Умные они и печальные. Или другая карта, под номером 17. Обнаженная женщина, держащая в каждой руке по кувшину, опустилась на одно колено перед озером или прудом, вторая ее нога в воде. Одним кувшином она зачерпывает воду, а из другого ее выливает. Вдали дерево, на котором сидит птица пеликан. Над головой женщины семь звезд. Женщина нарисована так, что видны, извините за деталь, все мельчайшие анатомические подробности. Словно фотография, но изображение не плоское, а как бы трехмерное. Однако больше всего меня занимала карта под номером 6. Юноша и девушка, опять же обнаженные. Позади девушки дерево, которое обвил змей, за юношей пылающий куст. Выходит, Адам и Ева в раю. Их осеняет крылами ангел. И когда я разглядываю эту картинку, так мне легко становится, будто и тоска куда-то исчезает. Представляю: юноша – это я, а девушка… Не имелось у меня до войны настоящего сердечного чувства. Мечтал, конечно…
Так вот. Среди пронумерованных карт не только хорошие имелись. Были там и страшные карты: Смерть, Дьявол, повешенный за ногу юноша, встающие из могил мертвецы, разная прочая чертовщина. И вот что самое странное: когда долго пристально смотришь на одну карту, попадаешь как бы в другой мир, словно проваливаешься в него. Картинки будто оживают, и ты видишь происходящее, ну как в кино. И не только саму картинку, а как бы события – предшествовавшие и будущие. Например, понимаешь, повешенный за ногу юноша – предатель. Но предал он не ради чего-то низкого, денег или похоти, а из желания познать истину… – Соболев крепко потер ладонью лицо, словно отгоняя одурь. – Как начинаю вспоминать, опять перед глазами эти картинки. Так врезались в память, что, приехав домой, пытался их на бумаге изобразить. Вот только таланта не хватило. Не способен к рисованию. Н-да… Возможно, такое их действие на меня объяснялось высокой температурой и воздействием наркотиков. Не знаю. Но только я жил как бы в двух разных измерениях: в реальности – на больничной койке и в удивительно правдоподобных грезах, некоем средневековом мире, полном чудес и превращений. Нужно сказать, до этого я был равнодушен к истории и мечтал стать математиком.
Госпиталь наш находился в Праге, в какой-то крупной больнице, наскоро приспособленной под военные нужды. Врачи были советские, а младший персонал – сестры, санитарки – частично местные. Правда, я, постоянно находясь в полубреду или, точнее сказать, в иных измерениях, ничего этого не замечал. Условия в больнице, конечно, европейские: хорошие кровати, на тумбочках ночники. Мой обычно горел всю ночь…
А состояние тем временем все ухудшалось. Сам-то я об этом узнал только потом. Похоже, начинался сепсис. И вот однажды ночью лежу я без сна. На этот раз в полном сознании. Лежу в полной прострации и ни о чем не думаю. Подходит ко мне нянечка. Немолодая женщина, скорее даже старушка. Я еще подумал: откуда в военном госпитале старушки? Свет, говорит, нужно погасить, больной. Я прошу не гасить, а дать мне коробочку, которая лежит на тумбочке. Она берет ее в руки, долго смотрит на крышку, затем открывает. Достает карты, перебирает их, потом читает надпись на обратной стороне крышки.
Откуда они у вас, спрашивает. Так, говорю, случайно достались. А что это? – спрашиваю в свою очередь. Это карты Таро. Для гадания используются. Но, как бы это сказать, не совсем обычные. Я, отвечаю, заметил. И очень, продолжает старушка, нехорошие. Тем более для человека в вашем положении. Они как бы отсасывают у вас жизненную энергию, лишают последних сил. Владеть ими может или очень здоровый человек, или… личность, обладающая специальными знаниями.
Бабкины речи не производят на меня никакого впечатления. Я жду только одного, когда разговорчивая нянечка исчезнет, а карты будут вновь у меня в руках.
– А хотите, я вам погадаю? – спрашивает старушка. И, не дожидаясь моего согласия, притаскивает небольшую низкую кушетку, нечто вроде табурета, только мягкую.
– Банкетку? – подсказал напряженно слушающий повествование Артем.
– Возможно. Вот на этой, как вы ее называете, банкетке она и производила гадание. Но до этого она попросила достать из колоды десять карт, потом дала подержать одну, как сейчас помню, короля мечей. Старушка разложила карты. Довольно долго их изучала, шептала что-то себе под нос, морщила губы, и весь вид ее свидетельствовал о напряженном мыслительном процессе. Мне даже смешно стало. Но и при этой процедуре опять же происходило нечто странное. Разложенные карты, казалось, слегка мерцали.