– Это кровь? На твоих ботинках? – спросила она.

– Да, – ответил он, посмотрев вниз.

– Бегите!

Она стала размахивать руками, гоня птиц по тропинке до края бухты, куда вливался стремительный поток. Они бежали вперед, оглядываясь на нее так, будто она была сумасшедшей женщиной с топором, но повернули обратно, как только добежали до воды. Сноу остановилась, глядя, как они бегут обратно к Майку.

– Они не могут летать, – объяснил он. – У них подрезаны крылья.

– Как жестоко! Я не могу поверить, что они умирают из-за пуха. Из-за стеганых одеял.

– Мы убиваем их, чтобы питаться. Дед и тетя голодали бы, если бы мы не продавали гусей.

– Конечно, никто не должен голодать, – сказала Сьюзан с достоинством. Ее нижняя губа задрожала, когда она посмотрела на гусей. – Но одеяла!

– Когда я был маленьким, мама говорила, что гуси любят, когда их ощипывают. Я представлял себе эту процедуру, как расчесывание… но это не так.

– Когда ты это понял?

– Когда приехал сюда, – ответил Майк.

Она почувствовала вдруг жалость к нему. Как, должно быть, ужасно было узнать такое. Теперь он был в ловушке на этом острове, заботясь о своем скупом, старом дедушке и убивая гусей. Глядя на Сьюзан, он понимал, какие чувства она испытывает, однако продолжил:

– Однажды дедушка дал мне топор и объяснил, что делать. Но если бы нам не были нужны деньги, я бы никогда не стал убивать гусей.

– Останови смерть, – сказала Сьюзан. – Надо придерживаться своих принципов.

Майк пожал плечами. Он хотел рассмеяться, но сдержался:

– Я это и делаю – сохраняю жизнь ферме.

Он был похож на свою мать. У него были такие же красивые глаза, глубокие и печальные. Он словно чего-то ждал, и Сьюзан казалось, что она может проникнуть в его душу. Такое же ожидание жило на лице Сары, и это объединяло ее с сыном. Больше всего на свете Сьюзан хотела, чтобы они были вместе.

– Ты больше не должен убивать гусей, – сказала она мягко.

– Что?

Солнце играло в ее глазах, и, глядя на него, она улыбнулась. Они стояли так близко друг к другу, что она чувствовала тепло его тела. По спине пробежала дрожь, и она захотела задержать эти мгновения.

– Ты можешь уехать с нами в субботу. В самолете есть место.

Майк усмехнулся и облизал губы. Сьюзан видела, что он нервничает, но ей было интересно, о чем он думает.

– Я не могу поехать с вами.

– Почему? – спросила она.

– Потому что я нужен здесь…

Корзина выскользнула у него из рук. И перья начали летать вокруг них, как вьюга, прилипая ко всему, что встретится на пути.

– Извини, – прошептал Майк, не отводя от нее глаз.

– За что? – прошептала она в ответ.

Ее близость мешала ему говорить.

– За то, что перья запутались в твоих волосах.

– Прощаю…

Они молча стояли, пока не услышали звонок тетушки Бэсс, звавший на праздничный обед.

Главным блюдом был гусь, запеченный до золотой корочки. Сара начинила яблоки, как делала ее мать, а Уилл приготовил картофельное пюре. Бэсс сварила репу и начинила гусиной печенью.

– Не очень ли это шикарно? – спросил Джордж, хмурясь.

Он был недоволен свечами, которые Бэсс привезла с собой из Провиданса.

– Праздник же, Джордж, – сказала Бэсс.

– Я не люблю свечи. А что мы будем есть?

– Паломники ели при свечах, – заметила Сьюзан.

– У паломников электричества не было, а у нас есть, – ответил Джордж. – Есть за что быть благодарным.

– Я думаю, это романтично, – сказала девочка, и Сара заметила, как Майк покраснел.

– Лучше разрежь гуся, Джордж, – позвала Бэсс.

– Давай предоставим эту честь гостю.

– Спасибо, – сказал Уилл, когда Джордж вручил ему нож.

Каждый облачился в свою лучшую одежду. Сьюзан надела короткий джемпер, Уилл – мягкие серые вельветовые брюки и голубой свитер. Тетушка Бэсс была все в том же голубом платье с жемчужинами, Майк надел брюки цвета хаки и голубую оксфордскую рубашку, а Сара была одета в длинное зеленое вельветовое платье.

Ее отец надел брюки и белую рубашку, которая пожелтела от времени, но была жестко накрахмалена. Сара понимала, что он не носил ее уже очень давно, и была тронута его стараниями. Наверное, последний раз эту рубашку гладила ее мать. Сара наблюдала, как он суетится на кухне, подбрасывая поленья в огонь.

– Проклятие! – вскрикнул он, когда обжег руку.

– Иди сюда, – сказала Сара, ведя его к раковине и открывая кран.

Потекла ледяная вода, и она подставила руку отца под струю.

– Не вижу никакого смысла в этих дурацких свечах, – проворчал он.

– Пап, сейчас только три часа. Если это порадует тетю Бэсс, почему бы их не оставить?

– Она просто хочет показать, что привыкла жить шикарно там, в Провидансе, с этим старым… как его там.

– Дядя Артур.

– Наготовить столько этих начиненных реп! Можешь представить, как они их сервировали в клубе? Они соревновались, кто сохранит их до Рождества. Это сводит меня с ума. Задуй эти свечи, Сара, хорошо?

– Мама любила свет от свечей.

Она все еще держала его руку под краном, чувствуя силу и напряженность его мышц, и вдруг они ослабли при упоминании матери – злость ушла.

– Да, любила, – сказал он.

– Особенно в праздники, – продолжала Сара. – Мы всегда зажигали свечи на День благодарения и Рождество, помнишь? Красивые и толстые, совсем как эти.

– И они обязательно были белыми. Корабли и свечи, как она говорила, должны быть белыми. Я скучаю по ней каждый день.

– Знаю, папа.

Джордж опять напрягся и взглянул в глаза дочери, словно хотел уличить ее во лжи. Когда она была подростком и иногда приходила поздно с танцев на большой земле, отец так же смотрел ей в глаза, будто в них видел отражение мальчиков, которых она целовала, и пива, которое пила.

– Как твоя болезнь? – спросил он.

– Все в норме.

– Что это значит? Болезнь не может быть в норме. Ты здорова или нет?

– Папа, медицина шагнула вперед, с тех пор как умерла мама.

Она выключила воду, но все еще держала его руку над раковиной. Пытаясь убедить его, что с ней все в порядке, Сара не понимала, почему ее сердце бьется как бешеное. В это время Уилл разрезал гуся, а Сьюзан настаивала на том, чтобы Майк взял кусочек, понравившийся ему, но он смотрел мимо нее на свою мать и внимательно слушал их разговор с дедом.