Антошин даже вскочил от возмущения:

— Так вы меня, оказывается, проверяли?! Да кто вы такие, чтобы меня проверять? Я чуть не сдох там, в вашей бане! Чуть не угорел! — Полковник отхлебнул вина и заорал на Малко: — А тебя я вообще больше знать не хочу! Я ж тебе все объяснил! Я к тебе специально прилетел из заоблачной страны за помощью, а ты?! А если б я там помер? Вы бы что сказали? Не прошел проверку?

Ворон Вук недовольно каркнул, а Стан произнес без тени эмоций:

— Мы бы решили, что ты не можешь идти за молодильными яблоками. И Малко отправился бы за ними один.

— А его, значит, не надо проверять?

Старец оставался невозмутимым.

— Он свой. А ты инородец. — Стан поднялся. — Посмотри на меня: мне осталось совсем немного восходов, и моя душа отправится в Вырий. Я не боюсь смерти. Тот, кто знал жизнь, понимает: ничего страшнее ее быть не может. Но я еще не все понял про жизнь. Вот в чем дело. Я узнал много тайн, но не познал тайны бессмертия. А мне необходимо ее постигнуть. Поэтому мне нужны молодильные яблоки даже больше, чем вам. У меня недостанет сил их найти. И я хочу быть уверен, что у тебя — достанет. Сил и души.

Вук поднялся с плеча хозяина, опустился на стол перед Антошиным и внимательно посмотрел полковнику прямо в глаза.

Взгляд у Вука был умный, изучающий. Антошин никогда не видел, чтобы птица смотрела настолько по-человечески.

Изучив Антошина, Вук вернулся на плечо Стана.

Полковник прекрасно понимал, что просто обязан злиться на старика, из-за которого едва не попрощался с жизнью. Однако раздражения почему-то больше не возникало. В словах старца читалась странная, неприятная, но очевидная логика. И Антошин вынужден был ей подчиниться. Он уже привык подчиняться сумасшедшей логике этих людей. Потому что во всем, что делали и говорили эти люди, всегда присутствовала логика. Это было странно. Но это было безусловно так.

Поэтому придется подчиняться их законам. Не потому, что это правильно или хорошо. А потому, что нет иного выхода.

Полковник сказал, стараясь держаться спокойно:

— Правильно ли я понимаю: мне нужно пройти еще одно испытание?

— Нет! — отрезал старик. — Неправильно. — И, поймав удивленный взгляд Антошина, разъяснил: — Это мне надо, чтобы ты прошел еще одно испытание. Третье. Надо мне.

«Так вот оно откуда: огонь, вода и… Что там еще было, третье? — попытался вспомнить Антошин. — Ага! Медные трубы. Даже интересно, какие такие медные трубы они мне тут устроят».

— Ну и что мне надо делать? — начал было полковник, но тут же поправился: — Что вам надо, чтобы я делал?

Стан посмотрел на Малко.

Малко, опустив глаза, произнес тихо:

— Дело в том, что я рассказал Стану, что ты… Ну, в общем, что ты — бог… Ну, почти… И можешь притягивать всё: растения, людей… Всё. Ну вот и…

— Боги и люди — это так близко… — вздохнул Стан. — Это даже ближе, чем люди и цветы. Но некоторые не выдерживают, когда их называют богами. В их душах рождается презрение к другим, и они начинают творить неизвестно что. — Старец, не мигая, посмотрел на Антошина и проговорил медленно: — А еще бывает, что богами себя называют колдуны…

«Значит, если у меня не получится фокус с притягиванием травинки, меня сочтут колдуном и, наверное, сожгут, — подумал Антошин совершенно спокойно. — Колдунов ведь сжигают. Стоило выживать в бане, чтобы быть поджаренным на костре?»

Старик не попросил — приказал:

— Пойдем во двор. Покажешь, что умеешь.

Полковнику стало не по себе. Как-то по-настоящему не по себе. А это нехороший признак, когда берешься за дело.

«Всегда надо доверять предчувствиям, — не открывая рта, сказал сам себе Антошин. — Всегда. Но выхода нет. Пойду им фокус покажу, раз им так надо…»

Пошатываясь, он вышел из-за стола.

Мысли расплывались: «Вино еще это… Известно ведь: нельзя пить на работе. Впрочем, я на работе всегда, что ж теперь, и напитков местных не попробовать?»

…Луна заспалась. Ей не хотелось сбрасывать с себя одеяло облаков, и она лениво тянулась, лишь изредка выбрасывала лучи из-под одеяла и, потягиваясь, протягивала их к земле.

На улице стояла такая темень, что не только травинку — руку свою трудно было разглядеть.

Старик вынес из дома факел, воткнул его прямо в землю.

Свет от факела шел нехороший: таинственный и недобрый. А тут еще ворон над факелом крылья распластал — ну просто голливудский триллер!

Антошин натирал рубахой меч, а сам думал о том, что все не так уж и страшно, во всяком случае поводов для паники нет. Этим мечом он сумеет отбиться от мальчика и старика и убежит в темный лес. Так что волноваться особенно не о чем.

Жалко, правда, с мальчиком расставаться. Но с жизнью еще жальче…

Лес стоял вокруг молчаливой громадой и выглядел негостеприимно. Бежать в его сторону совсем не хотелось.

Стан и Малко, не сводя глаз с полковника, присели на землю.

Вук опустился на плечо старика и начал, явно недовольно, взмахивать крыльями.

А Антошин все тер и тер меч. Тер и тер. Почему-то он был убежден: на этот раз ничего не получится, фокус не удастся.

Луна проснулась и отбросила облака. Мир сразу осветился, ожил, словно заговорил.

Господи, надо же изображать из себя бога! Слова какие-то таинственные произносить.

Что же он говорил тогда? Это Антошин позабыл напрочь.

Пришлось бубнить себе под нос что-то нечленораздельное, изображая таинственность.

Антошин еще раз потер меч, встал на колени, протянул его к травинке.

То ли потому, что дело нельзя начинать с неуверенности, то ли потому, что ночная трава мокрая, то ли потому, что никакое дело не может получиться после такого количества выпитого вина, а может, по какой иной, мистической причине, — но травинка не шелохнулась, и цветок, не шевелясь, нагло торчал вверх своим ночным, нераскрытым бутоном.

Антошин медленно поднялся, крепко сжимая меч в руках. Он был готов к нападению.

Лицо Малко сияло от счастья.

«Предатель, какой ужасный оказался предатель!» — думал полковник, медленно отступая к лесу.

— Ну что?! — радостно закричал Малко и бросился к Стану. — Я ж тебе говорил, он — настоящий!

Впервые за вечер Стан улыбнулся. И улыбка эта, что было поразительно, явно предназначалась Антошину.

Вук улетел в избу — казалось, он все понял и ему стало тут неинтересно.

Старик поднялся.

— Ты прошел испытание, — сказал он, с трудом сдерживая радость. — Ты сдюжил.

Антошину стало не по себе: «С ума они, что ли, сошли? Или это хитрость такая: сейчас усыпят мою бдительность и набросятся оба».