Да конечно же ничего. Просто после сентиментальной болтовни у нее разыгралось воображение. Все же ей хотелось пойти обратно в дом и рассказать Алексею, что, кажется, она все еще помнит голос своей матери. Нет! Ей надо бежать от него без оглядки! Но почему? Он ведь не причинил ей вреда. Да, возможно, он бывает резок или чересчур прямолинеен, но она точно знает, что он не станет заставлять ее делать что-то силой.

По собственным следам Клер пошла назад, к дому. Тьма быстро сгущалась вокруг нее, холод пробирал до костей. Она приблизилась к заднему крыльцу, хорошенько отряхнула ноги, вошла на кухню и принялась растирать ледяные ладони.

Алексей стоял к ней боком и наливал что-то в рюмку. Прежде чем она успела что-то сказать, он мрачно взглянул на нее.

– Что, закончила лепить снеговика?

– Ты что, пьян? – От ее душевного равновесия не осталось и следа.

– Русские не пьянеют. – Он наполнил вторую рюмку и убрал бутылку в холодильник. – Они становятся крепче.

Алексей подошел к плите, где в небольшой эмалированной кастрюльке кипело молоко, положил туда две ложки какао и тщательно размешал. Прежде чем дать Клер чашку с дымящимся напитком, он вылил в какао содержимое рюмки.

– Выпей, чтобы согреться. Ты не привыкла к такому холоду.

Клер сняла пальто и разулась, затем взяла чашку. Горячий фарфор приятно обжигал ее онемевшие пальцы.

– Ты голодна? Я могу сварить суп.

– Может быть, позже.

Надо же… Клер и не подозревала, что Алексей может быть таким хозяйственным.

А он, прислонившись к холодильнику, пристально смотрел на нее.

– Знаешь, я наблюдал за тобой в окно. Все ждал, когда бросишься бежать. Стоя по колено в снегу, ты была похожа на двенадцатилетнюю девочку.

Да уж, сейчас она и чувствовала себя так же – неуверенным, сбитым с толку подростком, который не знает, что делать со своими разбушевавшимися гормонами.

– Мне просто захотелось размять ноги, – соврала она.

Он фыркнул, покрутил в руках пустую рюмку.

– Когда-то всех девушек вокруг я воспринимал как данность. Давно, еще до того, как у меня стали расти усы и появился этот шрам.

– Ты хочешь, чтобы я поверила, что женщины не всегда были к тебе благосклонны?

Клер уже успела позабыть о добавленном в какао алкоголе. Но когда она сделала первый глоток, по всему ее телу разлился жар, который, казалось, достиг даже пяток.

– Тогда девушки были другими, – задумчиво продолжал он. – Похожими на тебя – хотели выйти замуж и родить детей.

– Ну, не знаю… – Она невольно отвела глаза. – Наверное, я думала об этом лет в двенадцать, но сейчас семья не стоит у меня в приоритете. – Клер понимала, что продолжает лгать, это было неприятно. Чтобы замолчать, она снова отпила какао. – Нужно думать только о реальных вещах.

Сейчас ее детские мечты казались ей глупыми, и Клер стало грустно.

Алексей вздохнул:

– Ты сама сказала, что быть сентиментальным – это неплохо. Клер, нет ничего страшного в том, что тебе хочется того же, что и всем. Я тоже хотел этого. Время от времени я думаю, что было бы, если бы я встретил кого-то вроде тех девушек сейчас, когда у меня есть деньги.

– Ты любил кого-нибудь? – с замиранием сердца спросила она.

– Нет. Но я был достаточно тщеславен, чтобы получать удовольствие просто от того, что кто-то увлечен мной. Я был уверен, что у меня будет время наверстать упущенное.

Клер нахмурилась, однако задумываться над причинами своего неудовольствия ей не хотелось.

– Почему же ты перестал мечтать о семье? Из-за матери?

Клер от души сочувствовала Алексею. Вновь и вновь она думала о том, как болезненно для него было наблюдать за угасанием матери. За тем, как жена тосковала по своему мужу. Что ж, по крайней мере, он мог быть рядом с мамой, а не сидел в тюрьме.

Клер рассеянно взглянула на свою чашку. Кажется, какао с водкой пить не стоило. Ей становилось трудно мыслить логически.

Алексей хмуро молчал, крутя в руках рюмку. Плечи его поникли, словно на них лежал тяжкий груз. Он казался Клер таким одиноким и безутешным. Ей ужасно захотелось обнять его, прижаться к нему крепко-крепко.

– Алексей…

– Да, как видишь, смерть матери убила все мои иллюзии. Особенно после того, как именно я стал причиной ее страданий. У нее наконец-то появился шанс зажить счастливой жизнью, а я помешал ей.

Каждое слово давалось ему с трудом, причиняя почти физическую боль.

– Наконец-то? Разве она не была счастлива с твоим отцом?

– Конечно, была. – Он пожал плечами. – Но долгие годы они жили в страшной нужде. Тогда для всех были трудные времена. Когда мой отец организовал кооператив, они приобрели завод. Перед ними забрезжил луч надежды. Хотя, конечно, скорого успеха ждать не приходилось. Родители усердно трудились, чтобы заработать на кусок хлеба с маслом.

Алексей сделал глубокий вздох, чтобы успокоиться.

– Трудность была в том, что в России тогда появилось множество спекулянтов. Один из них попытался подкупить моего отца, чтобы завладеть контрольным пакетом акций завода. Когда же отец отказался, нас стали шантажировать.

Клер закрыла глаза, похолодев от ужаса.

– Это был Виктор…

– От отдавал приказы. Ласло удалось узнать гораздо больше фактов его мошенничества. Скоро все это будет вынесено на суд общественности. Теперь сын Виктора в курсе того, что ожидает его семью, и сделает все возможное, чтобы дискредитировать меня. Он будет говорить о моем прошлом, но, когда люди узнают, что сделал его собственный отец, пощады Ван Эйкам не будет. Думаю, тебя все это не коснется, – сухо закончил он.

Клер поняла вдруг, что скоро Алексей отправит ее обратно в Лондон. Ей стало не по себе от этих мыслей. Она слишком привыкла к нему, и от предчувствия скорой утраты ее сердце заныло.

– Что именно сделал Виктор? – Она задала этот вопрос, страшась и одновременно ожидая ответа. Ей нужно узнать все до отъезда. – Он украл долю твоего отца? Присвоил себе завод?

– Кто-то поджег наш дом посреди ночи.

Клер снова охватил ужас.

– Вы спали? А твой отец?

– Он помог нам с матерью выбраться. Я чувствовал, что поджигатель где-то неподалеку. Отец сказал, чтобы я не вздумал преследовать его, но с меня было достаточно. Я даже не заметил, что у него был нож, пока он не сделал это. – Он коснулся шрама, его лицо перекосилось от гнева.

– Алексей… – едва смогла выдавить из себя Клер, страдая за него, страдая вместе с ним. Ей хотелось приблизиться, обнять, утешить, но от Алексея исходила такая боль, что Клер показалось, что, притронься она к нему, он бы не выдержал. – Ты был всего лишь подростком…