– Присаживайтесь, Михаил. – Бережной устроился за столом и достал папку с делом. – У меня есть к вам кое-какие вопросы, и я…

– Я хочу вам кое-что сейчас сказать. – Леонтьев опустил голову, словно решаясь на что-то отчаянное. – Вы все равно выясните, так что лучше уж я сам вам скажу.

– Слушаю вас внимательно.

– Когда-то я был любовником Анны Штерн, матери Тины. Она была старше меня всего на девять лет, и для нее наша связь, скорее всего, ничего не значила, но Анна была для меня… всем, понимаете? Мы были вместе недолго, потом она так нелепо и трагически погибла. Конечно, наша связь в любом случае не продлилась бы долго, но мы не расстались, как расстаются люди, когда их отношения исчерпают себя, она погибла как раз тогда, когда мы… Когда у нас все было прекрасно. – Леонтьев вздохнул. – И я думаю, Штерн знал о наших отношениях.

– Я не помню.

Бледное лицо Реутова было напряжено. Семенов с опаской смотрел на мониторы, к которым подключались датчики, контролирующие состояние Реутова. Он и сам долго провалялся в этой же больнице, блуждая в потемках и не находя выхода, как Том Сойер в пещере, пока в какой-то момент не увидел свет, на который и пошел, – и выбрался из темных лабиринтов. Но пришла боль, осознание беспомощности, заплаканное лицо жены, и ему потом долго еще пришлось пролежать на больничной койке, пока его тело снова стало послушным, а боль отступила.

И теперь Реутов лежит на такой же койке – да, оборудование здесь самое современное, и лечат его на славу, да толку с этого, когда убийца на свободе, а Реутов – вот он, лежит пластом, и неизвестно еще, что с ним будет.

– Дэн, просто вспомни, что было в морге.

– Петрович закончил вскрытие трупа… Ну, женского трупа, – Реутов с трудом произносит слова. – А потом я вышел, потому что торопился в отдел.

– Да, камеры зафиксировали, что ты вышел, а потом кто-то их отключил, но мы пробили твои звонки, ты помнишь, как тебе позвонили? Ты вышел, и тебе сразу позвонили, мы проверили, звонил Петрович. Что он сказал тебе, почему ты вернулся?

– Я не помню.

Реутов пытался думать, но мысли расползались, ухватиться за что-либо не удавалось. Какие-то фрагменты, обрывки воспоминаний: женское лицо – это Соня, и пятнистая шубка огромного кота – Патрик, марги. Голые плечи Инки, погремушка в Катюшкиной руке, блестящие металлические столы… Нет, он не помнит, ничего не помнит… Только Инку помнит, и Соню, и Катюшку, и Патрика тоже помнит, всех, кого он любит, а это самое главное.

– А Соня…

– Соня едет уже, и подружка твоя едет, не дергайся, Дэн. – Семенов потрепал приятеля по руке. – Не помнишь так не помнишь, ничего страшного, потом вспомнишь, значит. А сейчас отдыхай, набирайся сил, мы все держим за тебя кулаки и ждем, когда ты поправишься.

– А что с делом?

– Все своим чередом. Расследуем. Бережной подключился, так что дело в надежных руках. – Семенов поднялся. – Вот уже твои дамы приехали, тебе срочно нужно выздоравливать.

Семенов посторонился, пропуская в палату Инну и Соню.

Две очень, по сути, похожие друг на друга женщины, которые могли бы стать заклятыми врагами, если бы не стали подругами, – Семенов так и не смог понять, как это у Реутова получилось, но факт остался фактом. Они приехали вдвоем, и приехали, видимо, на мотоцикле Инны, если судить по состоянию их обуви и джинсов, а Соня мотоцикл не водила, она и машину-то не водила. И сейчас Соня цеплялась за руку Инны.

Семенов кивнул, приветствуя дам, и вышел – не нужно волновать Реутова, пусть девчонки отвлекут его от мрачных мыслей.

– Врач где?

– Третий кабинет от лифта, минут десять назад туда вошел. – Полицейский из группы охраны кивнул в сторону коридора. – Я не видел, чтоб он выходил, а значит, там.

– Глядите в оба.

Конечно, убийца может вернуться, чтобы завершить свое дело, но капитан Семенов в этом сомневался. Если бы намеревались убить, пристрелили бы вместе с Петровичем. Но все-таки полицейская охрана лишней не будет, мало ли что.

– Пациент пока в сознании, все органы работают, анализы в норме. – Молодой деловитый врач смотрел на Семенова поверх очков. – Вещество, которое вкололи пациенту, – сильнейший синтетический наркотик большой концентрации, пациента спасло то, что его быстро обнаружили и начали экстренную процедуру очистки крови.

– То есть нападавший намеревался убить?

– Каждый организм реагирует на наркотик по-своему. – Врач вздохнул. – Эта доза является, по сути, летальной, а на самом деле тот, кто покушался на вашего коллегу, не мог наверняка знать, убьет его вещество или нет. Но то, что вырубит надежно, – знал точно.

– А на остальное было наплевать. – Семенов чувствовал, как злость поднимается в нем. – Ясно. Доктор, сколько времени понадобится для его восстановления?

– Мы делаем все возможное, но не меньше недели он должен провести в стационаре, а дальше посмотрим, сейчас трудно сказать наверняка.

– А его память?

– Частичная амнезия – это следствие воздействия наркотика, и, скорее всего, память восстановится. Это же не удар по голове, хотя повреждения нервной системы, конечно, тоже способствуют, и тут я никаких прогнозов насчет временных рамок и объема восстановления дать не могу, и никто не сможет, дело индивидуальное.

Семенов вышел из больницы, думая о странном, ни на что не похожем деле, за которое они взялись.

– Вас Виталий зовут, я знаю.

От колонны, поддерживающей козырек перед приемным покоем, отделилась фигура, и Семенов узнал Инну Шатохину. Каким образом она, опередив его, оказалась на улице и как могла узнать, где именно он выйдет из здания, Семенов не понимал.

– Я вашу машину здесь, на стоянке, приметила. – Шатохина тонко улыбнулась, глядя на Семенова. – У меня есть к вам вопросы, а при Соне я спрашивать не хотела.

– Ну, это понятно. – Семенов с опаской посмотрел на Инну, отметив про себя, что лицо ее заметно осунулось. – Доктор сказал, что вкололи ему какой-то наркотик, и…

– Это я вчера еще знала. – Шатохина обошла его и остановилась прямо перед капотом машины. – Я хочу знать, в какое дерьмо встрял Дэн. Либо вы мне скажете, капитан, и мы сэкономим мое время, либо я узнаю сама, а я все равно узнаю. Дело я читала, но есть еще что-то, что я должна знать. Итак?

– Я права не имею, я же…

– Да, я знаю. И все равно прошу, капитан.

Голос ее, мурлыкающий и абсолютно холодный, а глаза смотрят на Семенова с беспощадным интересом. И Семенов понял: он сейчас расскажет ей все, потому что… Он и сам не знал почему. Своими повадками Инна сейчас напоминала большую хищную кошку, и не рассказать ей нельзя – но и рассказывать нельзя.

– Это связано с убийством Семена Тобольцева?