Еще в период пребывания в Китае я, стремясь составить общее представление о Японии, написал несколько работ об этой стране… К моменту ареста в моем доме имелось от 800 до 1000 томов различных книг. По-видимому, они доставили немало хлопот полиции. Большинство книг относилось к Японии. Я собирал все книги японских авторов, переведенные на иностранные языки, все лучшие работы иностранных авторов, посвященные Японии, а также все лучшее из переводов выдающихся произведений Японии различных времен…

Я изучал древнюю историю Японии… политическую, социальную и экономическую историю древнего периода… Полученные знания помогли мне разобраться в вопросах японской экономики и политики современного периода. Поэтому я детально изучил аграрную проблему, затем перешел к проблемам мелкой и крупной промышленности и, наконец, тяжелой промышленности.

Поскольку в соответствии с законами все это держалось под строжайшим секретом, мои исследования не приносили желаемого результата, и проводить их стало даже опасно. Разумеется, я изучал также положение в японском обществе рабочих, крестьян и мелкой городской буржуазии… В свете знания древней истории Японии я смог лучше понять внешнюю политику современной Японии, то есть быстрее давать оценку вопросам внешней политики современной Японии.

Я интересовался также развитием культуры и искусства Японии. Изучал периоды Нара, эпоху Киото, Токугава, следы влияния различных китайских течений, а также период развития Японии после Мэйдзи…"

В переведенной на русский язык и изданной недавно в России книге министра иностранных дел Японии в 1941–1942 и 1945 годах Того Сигэнори "Воспоминания японского дипломата" многоопытный дипломат пишет: "Если иностранец знакомится со страной путем концентрации внимания на политических или экономических интересах, его мнение об этой стране будет меняться по мере того, как меняются времена. С другой стороны, если он наделен глубоким пониманием ее духовных и культурных черт, его пристрастия или суждения никогда не будут ошибочными".

Вывод этот, безусловно, продиктован богатым дипломатическим и жизненным опытом самого Того Сигэнори. Но так и хочется думать, что, когда он писал эти строки, перед ним возникал образ Рихарда Зорге.

Зорге исколесил всю страну и оставил наполовину написанную книгу о Японии. Люди, общавшиеся с ним в то время, отмечают, что Рихард был очень внимателен к японским традициям. В кругу европейцев, нередко пренебрегавших этикетом, с японцами он очень строго соблюдал принятые у них формы вежливости. В этом была одна из причин их хорошего отношения к нему. Так, ближайший помощник Зорге доктор Одзаки Ходзуми видел в Рихарде единомышленника, друга. Это определяло характер их взаимоотношений. "Я относился с интересом и к положению, которое занимал Зорге, и к нему самому как к человеку, — писал Одзаки. — Я не столько обменивался с ним мыслями, сколько прислушивался к его суждениям о той информации, с какой я его знакомил. С не меньшим интересом я выслушивал его мысли по внутренним вопросам. Он никогда не вымогал из меня информации по конкретным вопросам и не давал мне заданий".

А вот мнение Зорге: "Я знал, что Одзаки был надежным человеком. Я знал, как далеко я могу заходить в разговорах с ним, и я не мог спрашивать больше. И потому, если, например, Одзаки говорил, что какие-то данные он получил от кого-то из приближенных Коноэ, я принимал его слова на веру. И так оно всегда и было".

Среди японцев Зорге завел обширные знакомства и, разумеется, будучи разведчиком, многих из этих людей использовал как источников информации. Около половины членов его разведывательной группы уже благодаря своей профессии имели особенно полное представление о внешней и внутренней, военной и экономической политике Японии, поскольку были журналистами или военными корреспондентами, занимали должности различного ранга в бюрократическом государственном аппарате Японии, работали в главном управлении, в научно-исследовательских бюро или в зарубежных представительствах Южно-Маньчжурской железнодорожной компании.

"Я считал абсолютно необходимым лично приобрести наиболее полное понимание проблем Японии… Моя научно-исследовательская работа в Японии была абсолютно необходима для моей разведывательной деятельности. Без этой работы и общего культурного базиса моя секретная миссия была бы невозможна, и мне никогда не удалось бы закрепиться в посольстве и германских журналистских кругах.

Больше того, я никогда не смог бы пробыть безболезненно и спокойно в Японии в течение 8 лет. В этом смысле наибольшее значение имело именно мое основательное изучение и знание Японии, а не ловкость и какая-либо специальная подготовка в московской разведывательной школе".

Сущность Зорге-ученого проявлялась и в отношении сбора и использования разведывательной информации. "Было бы неправильно думать, — говорит "Рамзай", — что я без разбору передавал все данные, которые мы собирали. Я взял за правило следить за тем, чтобы наша информация была возможно более тщательно просеяна, и посылалось только то, что я считал существенным и абсолютно не вызывающим сомнений. Процесс отбора часто требовал многих часов упорной работы. В такой же степени это относится и к анализу политической и военной обстановки. Способность отбирать материал и давать общую оценку или картину данного события является первым требованием для действительно ценной разведывательной деятельности, и достигнута она может быть только путем серьезной и настойчивой научно-исследовательской работы".

Став разведчиком, Зорге, как теперь общепризнанно, немало преуспел на этом поприще, проявив выдающиеся профессиональные качества. Достаточно сказать, что на основе анализа методов его работы американские спецслужбы подготовили учебное пособие, которое Аллен Даллес сопроводил следующими словами: "Это даст будущему офицеру представление о многих деталях, которые невозможно заранее предусмотреть… Он сможет до мельчайших подробностей проследить новую историю контрразведки и секретных служб и с таким же усердием изучать причины успехов и неудач…"

В короткие сроки буквально на пустом месте Зорге создал нелегальную резидентуру. Особенностью деятельности "Рамзая" как резидента являлось то, что он не только объединял и направлял работу своей агентуры, но и лично сам вел непосредственную разведку по Германии, используя приобретенное им положение доверенного лица германского посольства. Именно германское посольство являлось для него основным источником разведывательной информации.

В плане-приказе, данном "Рамзаю" и определяющем его задачи, лично Урицким было приписано: "Самым эффективным было бы установление служебного или даже полусекретного сотрудничества в немецком посольстве".

В показаниях, данных им японским следователям, Зорге пояснил: "В ходе моего визита в Москву в 1935 году я получил разрешение снабжать посольство определенным количеством информации, с тем чтобы укрепить свои позиции. Причем решение вопроса, какую именно информацию передавать и когда, было оставлено на мое усмотрение. Но я обещал Москве, что ограничу подобную информацию до минимума".

Как писал Зорге, простейшими способами вести шпионскую работу внутри германского посольства были "обсуждения, консультации и изучение, а также обмен второстепенной информации на информацию первостепенной важности — другими словами, использовать шпроту, чтобы поймать макрель". Это был основополагающий принцип "Рамзая" в добывании ценных сведений. Им руководствовался и Одзаки, добывавший наиважнейшую стратегическую информацию. В сформулированных им требованиях к разведчику Одзаки на первое место ставил хорошую осведомленность самого разведчика. "В наши дни, — считал он, — нельзя быть хорошим разведчиком, не будучи одновременно хорошим источником информации, т. е. быть очень осведомленным человеком".