— Кто там? — раздался испуганный голос.

— Лерочка, родная, это я, Игнат!

Дверь стремительно распахнулась. Лера была в коротенькой синей рубашке на двух тонких бретельках, босая, растрепанная со сна. Но при виде его вдруг подпрыгнула и повисла у него на шее.

— Господи, Игнат, приехал, какое счастье, я так ждала!

А он изо всех сил прижимал ее к себе, вдыхал ее запах.

— Лерка, солнце мое, если б ты знала…

— Нет, если б ты знал…

— Лерка, ты чего ревешь?

— Я от счастья, Игнат, я… я так тебя, оказывается, люблю… Ты мой самый лучший, самый родной, — еще пуще плакала она.

— Постой, перестань реветь, я тут, я с тобой и я… я тоже, оказывается, тебя люблю. И мы должны, просто обязаны быть вместе, нам нельзя врозь, это просто немыслимо, невозможно, это абсурд… — И он уже спускал бретельки с ее плеч, но вдруг опомнился:

— Что я делаю, идиот, у тебя же тут дети…

— Нет, дети в Марокко, — обольстительно улыбнулась она и стащила с него футболку.

Да, это мой кадр… — блаженно подумала я, увидев на подушке лохматую голову Игната. Какое же это немыслимое счастье — быть с ним, смотреть на него, слышать его голос… Он такой… самый лучший… Я буквально задыхалась от нежности к нему. И то, что он примчался ни свет ни заря… И мне совершенно наплевать, как я выглядела в тот момент, и вообще, я почему-то совсем его не стесняюсь. Та к странно и так хорошо…

Зазвонил телефон. Я схватила трубку и в чем мать родила выскочила на кухню. Звонила Сонька.

— Привет, подруга? Ты чего шепчешь, голос сорвала? На кого орала?

— Нет, просто…

— Нешто у тебя там кто-то спит?

— Спит! — с гордостью прошептала я.

— О! Уж не господин ли Рахманный?

— Он самый!

— Ну, подруга, поздравляю! Значит, жизнь прекрасна?

— Только если забыть о его мамаше.

— А она что, уже напомнила о себе?

— Пока, к счастью, нет.

— А он-то в курсе?

— Нет пока. Он явился в шесть утра и…

— Можешь не продолжать, и так все ясно — времени не было.

— Вот именно!

— Рада за тебя, подруга! Выходит, ты сегодня занята?

— Думаю, да.

— Ну что ж, желаю счастья!

И вдруг раздался звонок в дверь. Долгий, настойчивый, требовательный. У меня упало сердце. И тут же из комнаты выскочил Игнат в одних трусах, сонный и веселый.

— Это кто ж так трезвонит? Я сам открою, а ты хоть прикройся, бесстыдница!

Он чмокнул меня в плечо, шлепнул по заду и толкнул в комнату. А я с перепугу забыла, что на мне ничего нет. И вдруг до меня донеслось:

— Мама? Ты чего так звонишь? Что случилось?

— Та к я и знала! — трагическим голосом произнесла его мамаша.

— Что ты знала?

— Что ты уже у этой твари… А матери даже не позвонил!

— Мама, ты не смеешь…

— Я все смею, если мой единственный сын… даже не поставил меня в известность, не позвонил… забыл о матери из-за этой…

Казалось, она вот-вот разрыдается.

— Мама, иди к себе, я приду через полчаса.

— Хорошо, я уйду, но запомни — тебе придется перешагнуть через мой труп, чтобы быть с этой…

И она что было сил хлопнула дверью.

Игнат остался стоять в полном ошалении.

— Лер, что это было?

— По-видимому, искреннее проявление чувств ко мне. В один прекрасный день твоя мама вдруг закатила скандал моим детям, а потом уже и мне. Видно, кто-то ей донес, что обожаемый сыночка спутался с кошмарной гулящей бабой, да еще с двумя детьми…

— А ты у меня гулящая? — спросил он таким тоном, что я сразу поняла — он на моей стороне и он меня не сдаст.

— Ага, с тобой гулящая…

Он схватил меня в объятия.

— Ладно, Лерка, перемелется все… Вот только плохо, что вы в одном доме живете… Но интересно, кто мог ее просветить?

— Да мало ли… Но, так или иначе, а твоя мама меня просто ненавидит.

— Бывает. Но мы переживем, правда же? Ну, иди ко мне, я уже соскучился.

— Игнат, ты же обещал маме.

Не говоря ни слова, он достал телефон.

— Мама, я задержусь еще на час. — И отключил телефон. — Ну, иди же ко мне, мое счастье!

— Игнат, это уж как-то чересчур, наверное… — смутилась я. — Она же еще больше меня возненавидит.

— Не волнуйся, все нормально! Когда мне стукнуло восемнадцать, я заявил маме: «Я взрослый и, чтобы ты знала, уже три года живу половой жизнью и впредь не намерен ничего скрывать. Но вмешательства в этом вопросе не потерплю».

— Вот так прямо и сказал?

— Слово в слово.

— Ни фига себе… Круто! А мама твоя что?

— А что ей оставалось? Смирилась. Правда, время от времени пытается как-то упорядочить эту сторону моей жизни. Ну, все, сейчас я тебя изнасилую!

— Ничего не имею против.

Вита Адамовна негодовала. Как это возможно, чтобы сын первым делом кинулся к той особе, даже не позвонив матери? Когда Денди забежал в соседний двор и она обнаружила там машину сына, у нее был настоящий шок. Она сразу смекнула, где он сейчас. И не ошиблась. Они оба явно только что выскочили из постели или, как теперь принято выражаться, из койки. Видно, здорово она его зацепила, эта стерва. Он никогда себе еще такого не позволял — позвонить матери и заявить «я еще часок покувыркаюсь с этой киской, а потом, так и быть, приду». Но прошло уже почти два часа! Да она же из него все соки выжмет, нимфоманка проклятая… Ненавижу!

Но тут явился Игнат.

— Ау, мама, я пришел! — бодренько крикнул он с порога.

— Надо же, какой чести я удостоилась! И тебе не стыдно?

— Ни капельки! Я уже давно большой мальчик.

— Игнат, знаешь ли, я со многим могу смириться, многое понять, но баба с двумя детьми… Тебе давно пора иметь своих детей.

— Не проблема. Родим еще.

— Что? С этой потаскухой?

— Мама, я со всей серьезностью заявляю — если я еще раз услышу оскорбления в адрес Леры, я просто прекращу с тобой общаться, как это не прискорбно. А ты меня знаешь!

Вита Адамовна потрясенно молчала. Сын крайне редко позволял себе так с нею разговаривать. А он, между тем, продолжал все тем же непререкаемо ледяным тоном.

— Разумеется, я буду давать тебе деньги, но…

— Игнат, опомнись! Я взываю к твоему разуму!