не в силах пробиться наружу. Щупальцы силы словно упирались в стену и извивались, причиняя мне боль. Я переключил зрение в магический спектр и скривился — эфир вокруг бился в треморе, напоминающем по эффекту «зуду». Прикоснуться к этому эфиру Талант не мог и скулил от бессилия.

— Добрый человек…

Я повернул голову на голос. В двух шагах была подвешена, как и я, за руки, девушка в порванном сарафане. На губах застывшая тёмная корка, один глаз заплыл, а волосы на голове вырваны клоками.

— Добрый человек, — еле слышно проговорила она, — помяни в молитвах рабу божью Аксинью. Без вины страдаю, пусть смилостивится…

Лязгнула дверь, и в подвал ввалились два бородатых мужика. Стараясь не смотреть на пленников, они принялись зажигать свечи, раздувать жаровню и выкладывать на неё щипцы. На мой окрик они даже не обернулись, занятые своим делом.

— Давай, Тимоха, быстрее. Барыня сейчас придут, а у нас не готово.

— Чо ж, не готово, Терентич? Притащили, как заказывала.

Мужики покосились на меня и отвернулись, чтобы не встречаться со мной взглядом.

Через несколько минут дверь снова заскрипела и вошла женщина лет за тридцать. Дворянка, судя по одежде, с надменным и злым лицом. Высокая, крепко сложенная, будто ломовая лошадь. Я моргнул и сжал губы, чтобы не выругаться, — именно от неё распространялся тремор эфира. Ёшки-матрёшки, живой блокатор! Редчайший Талант в активной фазе. Поэтому мне так хреново-то!

— Вот, барыня, — один из мужиков подскочил к женщине, — доставили. Всё, как приказывали.

Она шагнула вперёд и уставилась на меня немигающим взглядом. Глаза у неё были безумные и злые.

— Здравствуй, Урусов, — наклонив голову, будто птица, и рассматривая меня с любопытством, женщина подошла ближе, — гость мой дорогой. Не устал ли с дороги?

При её приближении меня накрыло тремором эфира с головой и чуть не вывернуло наизнанку. Знаком! Долбануть её Знаком! Увы, но скрюченные онемевшие пальцы не могли начертить даже крохотной эфирной ниточки.

— Не имею чести быть с вами знакомым, сударыня. — Я постарался не выдать голосом слабость, но слова выходили хриплыми и отрывистыми.

— Пока не знаешь, — она оскалилась, — зато с сыночком моим знаком. Феденькой. Жаль, он спуститься сюда не может, чтобы лично тебя поприветствовать. Это ведь ты ему ноги сломал, гнида.

Пазл щёлкнул и сложился. Салтычиха! Мать того садиста, что я чуть не прибил на дуэли.

— Но ничего, я и сама с тобой потолкую. Покажу тебе, как на настоящих людей бросаться, орочье семя.

— Барыня, — девушка рядом дёрнулась всем телом и взмолилась: — Помилуйте! Ноги буду мыть и воду пить! Не надо меня больше…

— Ах ты, тварь! Голос подать вздумала!

Салтычиха взъярилась, вмиг потеряв всякую привлекательность. Она подскочила к крепостной и принялась бить её по лицу.

— Мерзость зелёная! Как ты рот посмела открыть свой поганый!

Распаляясь всё больше и больше, она лупцевала бедняжку, выкрикивая ругательства. Мне стало страшно — внутри неё бесновался Талант. Перед каждым ударом он взбрыкивал, ударяя ей в голову перегаром эфира, отчего её взгляд терял осмысленность, наполняясь безумной злобой. Да она сумасшедшая! Это Талант, видимо, спонтанно пробудившийся очень поздно, сводит её с ума и раздувает агрессивность до небес. Мать моя женщина, да к ней даже приближаться опасно!

Впав в раж, Салтычиха схватила канделябр и подпалила крепостной волосы. Дико закричав, девушка забилась всем телом, а затем потеряла сознание и затихла.

— Барыня, — осторожно позвал её подручный, названный Тимохой.

— Что⁈

Она обернулась, готовая кинуться на первого попавшегося.

— Там второго привезли, которого на дороге караулили.

Швырнув канделябр на пол, она радостно осклабилась.

— Давай его сюда. Только вяжи крепче, чтоб не сбежал.

Через пару минут Тимоха с Терентичем втащили в подвал мужчину в мундире капитан-поручика с синяком на пол-лица. Подвесили его с другой стороны от меня и плеснули в лицо водой из ведра, приводя в чувство.

Пока Салтычиха отвлеклась на нового узника, я силился пробиться эфиром наружу и создать на пальцах Знак. Анубис скулил, тужился, но не мог выдавить наружу достаточно силы.

— Ах, Николенька! — улыбаясь, Салтычиха ухватила капитан-поручика за волосы и заглянула ему в лицо. — Как же ты так, дорогой? Руки мне целовал, в любви признавался, стихи читал. А сам на другой жениться решил? Что же ты мычишь, как телёночек? Помолчи, миленький, не надо ничего говорить. Вот сейчас разберусь с другим гостем и займусь тобой, друг ситный.

С силой дёрнув капитан-поручика за вихры, она вырвала клок волос и расхохоталась. Бросив добычу и отряхнув руки, Салтычиха развернулась ко мне, разглядывая с животной злобой и ненавистью.

Скажу честно: мне не страшно было выходить на дуэли, я не боялся под обстрелом во время войны, но эту сумасшедшую я испугался. Было видно — умирать придётся очень долго. Она будет мучить, хохотать и глумиться, выплёскивая безумие. Такую страшную тварь надо убить из одного только человеколюбия. Причём желательно стоять подальше, чтобы перед смертью она не загрызла насмерть.

— Почему он в камзоле? — гаркнула Салтычиха. — Раздеть!

Подручные мужики подскочили зайцами и принялись стягивать с меня одежду. Распороли камзол и разорвали на тряпки. Та же участь постигла и сорочку, так что я остался голый по пояс.

— Барыня, тут во чо у него!

Тимоха протянул Салтычихе маленькую шкатулку, найденную в моём кармане.

— Дай сюда.

Она открыла крышку и развернула лежавшую внутри салфетку. Двумя пальцами вытащила на свет толстую нитку с завязанными узелками.

— Это что за ерунда?

Никакой крови не потребовалось — смертное колдовство почувствовало живую плоть и активировалось. Это было похоже на чёрную беззвучную вспышку. Бамс! У меня защипало в глазах от выброса ядовитого эфира, а дыхание сбилось. Ёшки-матрёшки, вот это мощность!

Но даже такая пакость не смогла убить кровавую барыню. Она вскрикнула, выронила проклятую нитку и схватилась за сердце.

— Ой, что делается! Убивают! — заголосила она, как простая баба.

Талант Салтычихи заметался, визжа в эфире, как недорезанная свинья. И разбрасывая во все стороны протуберанцы сырого эфира, не оформленного в заклятья.

Вот только и тремор эфира критично ослаб. Настолько, что я смог наконец активировать Знак.

На моих ладонях полыхнуло огнём, болезненно обжигая кожу. Верёвка, связывающая руки, вспыхнула и стала расползаться. Дёрнувшись изо всех сил, я разорвал горящие путы. Рухнул на каменный пол, ударившись коленями, и откатился в сторону, подальше от беснующегося Таланта сумасшедшей.

Подручники Салтычихи опомнились и бросились на помощь. Тимоха кинулся к своей хозяйке, пытаясь не дать ей упасть. А Терентич ринулся на меня, зверски вращая глазами и занося кулак для удара.

Я не оставил ему ни единого шанса — влепил прямо в лицо огненный всполох. Мужик упал и принялся кататься по полу, вопя и прижимая ладони к выжженным глазам.

Салтычиха