«Что же с ними могло приключиться?» — не на шутку встревожился Петров. Наихудший вариант — Корольков и Глебов подались к немцам. Однако у Петрова не было оснований так думать. Корольков и Глебов охотно выполняли все его поручения и неоднократно поощрялись им перед взводом.

«Может, их к утру сморил сон и они не услышали команды на отход? — пришла в голову спасительная мысль. — Или они отравились, наевшись ягод, которых здесь предостаточно?»

Сразу уцепившись за это, как за спасательный круг, Петров приказал Кабдырову:

— Возьмите кого-нибудь, кто пошустрей и, пока еще не рассвело, быстро проверьте секрет: не заснули ли они, а может, и занеможили?

Казалось, Кабдыров только того и ждал. Он подхватился и уже в следующее мгновение в сопровождении какого-то рослого солдата исчез за бруствером. Потянулись минуты мучительного ожидания. И стоило из-за вершин дальних сосен появиться краешку багрово-красного солнечного диска, как они уже свалились в траншею.

— Корольков и Глебов там нет нигде! — стирая полой маскировочного халата с лица крупные капли пота и налипшую грязь, тяжело дыша, доложил Кабдыров.

— Искали хорошо? — не терял надежды Петров.

— Товарищ лейтенант, зачем обижаешь? Говорю честна. Все глаза проглядел. Там их нет, а на месте секрета один поломанный камыш.

— Так ведь оттуда и податься некуда! — все еще упорствовал Петров, пытаясь отыскать хоть какое-то объяснение случившегося. Всегда достаточно сдержанный и молчаливый сержант Кабдыров вдруг разразился какой-то, по-видимому хлесткой, бранью на казахском языке и потом, уже по-русски, произнес, чеканя слова:

— Такой люди убивать мало! — И сразу стало ясно, о чем он подумал.

— Считаешь, что они сбежали к немцам?

— Только так! — кивнул сержант.

— Пойми, там непроходимое болото, трясина, глубина, — все еще пытался возражать ему Петров, но тут же осекся. Сержант Кабдыров, очевидно, прав. Королькову и Глебову каким-то образом удалось это болото преодолеть, и они с оружием в руках переметнулись к немцам. И уже укрепившись в этой мысли, лейтенант с этой минуты стал действовать строго по уставу. Не медля, он обо всем случившемся доложил своему командиру роты, лейтенанту Лучко. Тот замкнулся, побледнел.

Взвод-рота, по существу, были едины. За все предстояло им держать ответ вместе. Потом они по траншейному лабиринту дошли до блиндажа комбата и виновато предстали перед ним.

Кроме командира батальона капитана Кононова, в этот ранний час у него в блиндаже обретались двое офицеров: замполит батальона старший лейтенант Свиридов и адъютант старший лейтенант Папиташвили, ведавший всем нехитрым батальонным штабным производством.

Кононов выслушал молча, не прерывая, а затем как бы подытожил:

— Да-а, дружок. Скажем без утайки. Твоя новость наиподлейшая!

Судя по всему, с этим были согласны все. Оба своих людей совершенно не знали, мало с ними общались, никакой работы с ними не вели… и остальное в том же духе. Но капитан был не из тех, кто для собственного благополучия был всегда готов все свалить на другого. Кононов сочувственно взглянул на Петрова, удрученного происшествием, и, уже обращаясь, как это было принято между ними, к Папиташвили только по имени, распорядился:

— Автандил! Составь донесение за моей подписью и направь с нарочным в штаб полка. Не забудь привести и все необходимые сведения: откуда эти солдаты, где и когда призывались в армию, сколько времени пробыли у нас в батальоне, как себя проявили… — И, повернувшись к Петрову, приказал: Возвращайтесь к себе и успокойте народ, никаких панических разговоров и нежелательных обсуждений случившегося.

Когда они покидали блиндаж, замполит старший лейтенант Свиридов сказал:

— Младшего сержанта Королькова — члена партии и рядового Глебова комсомольца я хорошо знаю. Они отличные бойцы. Глебову, к примеру, я бы, не задумываясь, дал рекомендацию.

На это Кононов сочувственно возразил:

— Чужая душа — потемки. Ты, Ваня, теперь на этот счет особенно и не распространяйся, а то возьмут да и сделают козлом отпущения тебя.

А на другой день, рано утром, в расположение первого эшелона их полка уже прикатил я — военный следователь дивизии, с заданием расследовать уголовное дело об измене Родине военнослужащими Корольковым и Глебовым.

В село с поэтическим названием Берендейка я удачно добрался на попутном грузовике, под завязку загруженном ящиками со снарядами и минами. Мое присутствие в кабине явно устраивало водителя: вдвоем по пустынным прифронтовым дорогам ехать было веселее, можно перекинуться парой слов. Перед самым селом наша груженая автомашина стремительно выскочила из густого ельника на косогор, еще окутанный белесым туманом, не снижая скорости скатилась к Северскому Донцу, перемахнула по понтону на противоположный берег и, покачивая облезлыми боками, подпрыгивая на ухабах, покатила по центральной улочке. Куда ехать, водитель знал — этот путь он проделывал уже не в первый раз. Остановился там, где мне было нужно.

Надо сказать, что с того дня, как отсюда с упорными боями были изгнаны немцы, село Берендейка приобрело для нашей дивизии важное значение стратегического пункта для возобновления наступательных действий.

О недавних боях свидетельствовали зияющие проломы в заборах и напрочь развороченных стенах строений. Очевидно, тут прорывались танки. От бесчисленных пепелищ тянуло гарью, в снарядных воронках тускло проглядывала густо припорошенная пылью ржавая водица.

На моей карте этот населенный пункт был обозначен еле приметной точкой. Все его население угнали немцы. Но искалеченное и осиротевшее село продолжало жить. Об этом можно было судить по струйкам дыма над крышами немногих чудом уцелевших изб. В одной из них без всяких удобств и в крайней тесноте как раз и размещались штаб полка и его тыловые подразделения, за которыми я и был закреплен.

Как только мы остановились, к нам подошел часовой, бдительно заглянул под козырек водительской кабины и, обнаружив мое присутствие, на шаг отступил, пропуская — видел меня он неоднократно и раньше.

В штабе царила обычная деловая обстановка. В передней, большой и светлой комнате, собственно и представлявшей основное помещение штаба, у стены два каких-то совсем еще юных лейтенантика, налегая грудью на свежеструганые доски самодельного стола, старательно что-то вычерчивали, придерживая локтями большой лист ватмана. Увлеченные этим делом, на меня они даже не взглянули.

В дальнем углу, сидя верхом на табурете перед полевым телефоном, дежурный связист простуженным голосом терпеливо, с повторами, кому-то что-то диктовал. А в непосредственной близости от него на узкой лавочке кто-то спал, уткнувшись носом в стену. Несколько поодаль старательно драил дощатый пол пожилой солдат из тех, кто так привержен чистоте и порядку.

Меня сразу заметил лишь один человек — оперативный дежурный. В тот день им был мой давний знакомый, капитан Алексеев, помощник начальника штаба полка. Он дружески пожал