там быстро выросло (с 16 человек в 1952 г. до 59 в 1961 г., что даже привело к немного избыточной их представленности относительно доли в составе населения). После войны украинскую промышленность восстанавливали в первую очередь, благодаря чему эта республика, которая исторически была важнейшим промышленным центром страны, вернула себе прежние позиции, заодно приобретя и некоторую свободу действий. В 1954 г., реализовав план, который Хрущев замыслил еще за десять лет до того, будучи первым секретарем ЦК компартии Украины, он передал полуостров Крым из состава РСФСР в состав Украинской ССР (чем заложил настоящую мину, которой суждено было взорваться уже в постсоветские времена).

В среднеазиатских республиках, в общем-то искусственно созданных в 1920-х гг., проснулось чувство некоторой национальной самобытности. Оно прекрасно сосуществовало с общей идентичностью, продиктованной географией и «мусульманским образом жизни», который включал брачные и похоронные обряды, праздники, мужское обрезание и патриархальную семью и который в немалой степени уцелел в бурях 1920-х и 1930-х гг. Хрущев часто посещал этот регион и любил указывать на него странам третьего мира в качестве примера советской стратегии развития. Если говорить о потоках ресурсов между Москвой и Средней Азией, в выигрыше оказывалась последняя. Там строились гидроэлектростанции и развивалась инфраструктура, а местные республики, наперебой лоббируя свои интересы в центре, укрепляли представления о своей национальной отличности друг от друга. Глава Узбекистана Нуритдин Мухитдинов, один из среднеазиатских сторонников Хрущева в его борьбе с антипартийной группой, первым из представителей народов региона был избран членом политбюро.

Латвия роптала после восстановления советского правления в 1944 г.: несмотря на то что в 1940-х и 1950-х гг. республикой руководил латыш Ян Калнберзинь (старый большевик, который провел часть межвоенного периода в Москве), компартии Латвийской ССР, как и других прибалтийских республик, было сложно завоевать доверие народа, недовольного «русским» правлением. В 1959 г. латвийское партийное руководство обвинили в национализме – и оно действительно дискриминировало русских в попытке укрепить свой авторитет среди латышского населения. Второй республикой, чье руководство попало в немилость в 1959 г., оказался Азербайджан, строптивые власти которого вопреки общесоюзному закону ввели обязательное изучение азербайджанского языка во всех школах республики, даже в тех, где учились дети из национальных меньшинств (русские, армяне или грузины). Заодно азербайджанских лидеров уличили еще и в экономическом национализме, а именно в противодействии строительству газопровода Карадаг – Тбилиси; председатель Совета министров Азербайджанской ССР заявил: «Газ – наш, азербайджанский, и мы не можем давать его грузинам».

В отличие от Украины, Закавказье после кончины Сталина и падения Берии в целом лишилось своего привилегированного статуса: в последние сталинские годы грузины и армяне в советском ЦК были представлены избыточно, но уже к 1961 г. их доля сократилась наполовину. Но дома, в своих республиках, закавказские национальные элиты пользовались огромной свободой рук. Грузия, где в кресле первого секретаря ЦК партии почти двадцать лет просидел грузин Василий Мжаванадзе, выделялась как притеснением местных меньшинств – абхазов и южных осетин, так и заоблачной коррупцией. К частному предпринимательству там относились настолько попустительски, что туристы из других республик часто спрашивали себя, не выехали ли они случайно за пределы СССР.

Хрущев обычно выступал за то, чтобы предоставлять республиканским властям бо́льшую свободу действий. С тех пор как он сам был первым секретарем республиканского ЦК, Хрущев помнил, как раздражают нескончаемые указания чиновников московских министерств, не имеющих представления о ситуации на местах, и считал, что партийным секретарям в регионах необходимо в определенных рамках позволить поступать по своему разумению. В 1957 г. Хрущев продавил план, подразумевавший упразднение центральных министерств, занимавшихся вопросами промышленности, и замену их региональными советами народного хозяйства (совнархозами), – шаг, дополнительной пользой от которого стало ослабление чиновников центрального аппарата (которые не являлись частью политической базы Хрущева) и укрепление власти секретарей партии на местах (которые ею как раз были). Эта реформа оттоптала немало бюрократических мозолей, и внедрение ее шло тяжело, но в 1962 г. Хрущев пошел еще дальше и решил разделить каждый республиканский и областной комитет партии на две части, ответственные соответственно за промышленность и сельское хозяйство, причем у каждой должен был быть свой первый секретарь. Тут он наконец встал поперек горла своей собственной группе поддержки. Треть региональных комитетов партии так и не озаботилась разделением, а всю программу, которую сочли еще одним из примеров хрущевского «волюнтаризма», списали в утиль сразу после его отставки.

Падение Хрущева

Даже Микоян, который обычно становился на сторону Хрущева, и тот считал, что Хрущев «зазнался», одержав верх над антипартийной группой, и «решил, что может ни с кем не считаться, что все будут только поддакивать». В действительности же существовало политбюро, считаться с которым он был обязан, не говоря уже о чем-то вроде общественного мнения. Коллеги по политбюро морщились, когда на встречах с интеллигенцией, задуманных как реверанс «гражданскому обществу», Хрущев терял самообладание, называл современное искусство «дерьмом», обзывал скульптора Эрнста Неизвестного «педерастом» и прилюдно переругивался с Евтушенко. В разговорах простого люда, за которыми следили спецслужбы, сквозило все больше неуважения: Хрущев стал мишенью беспрецедентного числа анекдотов и уничижительных эпитетов; его называли кукурузником, клоуном, жуликом, самозванцем, царем Никитой и даже троцкистом.

Хрущев на выставке художников-авангардистов в московском Манеже (1962)[30]

Два события стали последними гвоздями в крышку его политического гроба. Летом 1962 г. в Новочеркасске на юге России забастовали рабочие, недовольные увеличением норм выработки, которое совпало с возмутившим народ повышением цен на мясо и масло. В другой стране и в другую эпоху подобное происшествие могло бы пройти незамеченным, но в СССР не бывало забастовок и беспорядков (тбилисские события 1956 г. стали редким исключением), поэтому случившееся произвело эффект разорвавшейся бомбы, а местное руководство справилось с ситуацией из рук вон плохо. По демонстрантам у здания Новочеркасского горкома партии открыли огонь, убив не менее 24 человек.

Но куда хуже было то, что в октябре 1962 г. произошло на международной арене: грянул Карибский кризис. Опасаясь агрессии со стороны США, просоветское правительство Кубы во главе с Фиделем Кастро попросило у Москвы военной помощи, и Хрущев тайно отправил на Кубу несколько межконтинентальных ядерных ракет из того небольшого арсенала, что имелся у СССР. Он не собирался начинать войну, но хотел удержать американцев от военного вмешательства, а заодно и показать им, как воспринимаются со стороны их собственные действия:

Они окружили нас военными базами и держат под возможностью ударов нашу страну [имеются в виду ракеты, размещенные США в Турции. – Ш. Ф.]. А тут американцы сами бы испытали, что означает такое положение.

Президента США Кеннеди не удалось взять на испуг, и он пригрозил СССР ядерной войной, если Хрущев не отступит и не уберет ракеты; по итогам напряженного противостояния Хрущев на это согласился. С точки зрения шокированной мировой общественности все выглядело так, будто столкновение сверхдержав поставило мир на грань катастрофы. Члены хрущевского политбюро восприняли это так же, а еще испытали унижение из-за того, что первым моргнул именно Советский Союз, и гнев, что Хрущев вообще втянул страну в такие неприятности.

Празднование семидесятилетия Хрущева в апреле 1964 г. стало кульминацией публичного прославления его личности, но к тому моменту партийная верхушка уже была сыта им по горло. Леонид Брежнев, протеже Хрущева, возглавлявший ЦК компартии Казахстана в годы освоения целины, к тому времени вернулся в Москву, получил кресло в политбюро и должность второго секретаря ЦК КПСС; он-то и взял на себя инициативу, убеждая членов политбюро поддержать смещение Хрущева. К заговорщикам примкнул и глава КГБ Владимир Семичастный, который на всякий случай сменил личных телохранителей Хрущева. Все эти предосторожности оказались излишними: в октябре, после двухдневного обсуждения, в ходе которого товарищи по политбюро критиковали Хрущева за отсутствие коллегиальности и допущенные в работе ошибки, а захваченный врасплох Хрущев безуспешно пытался возражать, его сместили со всех постов абсолютно демократическим путем – единогласным решением политбюро.

Могила Хрущева на Новодевичьем кладбище в Москве; памятник работы Эрнста Неизвестного