продолжительность жизни мужчин снизилась с 64 лет в 1965 г. до 61 года в 1980-м, тогда как в США за тот же период она выросла с 67 до 70 лет.

Но даже у успехов порой имелась обратная сторона. Благодаря расширению охвата образованием возник потенциально опасный разрыв между поколениями: к концу 1980-х гг. около 90 % населения в возрасте от 20 до 30 лет имело среднее или высшее образование; среди граждан от 50 до 60 лет таковых было менее 40 % – но страной управляли именно они. Когда американские ученые сравнили результаты опросов эмигрантов 1970-х гг. с опросами, проведенными в конце 1940-х в рамках послевоенного Гарвардского проекта, они обнаружили, что более молодые респонденты 1970-х слабее идентифицировали себя с Советским Союзом, чем предыдущее поколение. То, что старшие приветствовали как стабильность, молодежи казалось скорее «оцепенением» (petrification, если использовать термин, популярный в то время у некоторых западных ученых) или «застоем» (как позже охарактеризовал этот период Михаил Горбачев). «А на кладбище так спокойненько… Все культурненько, все пристойненько – исключительная благодать», – гласил ироничный припев популярной песни («На кладбище»), которую исполняли под гитару на дружеских посиделках той эпохи.

Экономика

В долгосрочной перспективе самой серьезной проблемой оказалась экономическая система. Централизованное планирование, целевые показатели производительности и жесткая административная вертикаль управления в свое время помогли с места в карьер запустить развитие экономики 1930-х гг. В 1940-е эта административно-командная система прекрасно показала себя в качестве основы военной экономики и справилась с восстановлением промышленности и инфраструктуры после войны. Но тому типу сложной современной экономики, в которой начиная с 1960-х гг. нуждался Советский Союз, она подходила гораздо хуже. Советская экономическая система оказалась враждебной инновациям, и, когда темп технологических изменений в мире ускорился, ускорилось и ее отставание. Импорт зарубежных технологий, например контракт с концерном Fiat на сооружение автозавода в приволжском городе Тольятти, заключенный в 1966 г., только частично сокращал разрыв. Экономическая эффективность различных секторов промышленности сильно различалась; наиболее высокие показатели демонстрировали военная и космическая отрасли. Эффективность капиталовложений в промышленность была по мировым стандартам крайне низкой, а производительность труда и того ниже, причем как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Производство сельскохозяйственной продукции росло на протяжении десяти лет начиная с 1964 г., но затем темпы роста сократились до нуля и ниже; производительность труда была невысока как в колхозах, так и в совхозах («советских», т. е. государственных, хозяйствах, где работники получали заработную плату). Частичный переход от опоры на коллективные хозяйства к крупным государственным совхозам, реализованный, в частности, в рамках хрущевской программы освоения целины в Казахстане, увеличил посевные площади, но не помог повысить производительность труда.

«Спец-пьец». Плакат Кукрыниксов (середина 1980-х гг.) изображает пьяного рабочего, уснувшего за своим станком[33]

В середине 1960-х гг., прислушавшись к советам экономистов-реформаторов, Косыгин попытался разбавить плановую экономику элементами рыночной, сделав ключевым показателем эффективности предприятия не объем производства, а объем продаж (прибыль). Подобная модель, с заметным успехом опробованная в Венгрии, получила название «нового экономического механизма» (НЭМ), что воскрешало в памяти НЭП – рыночную фазу советской экономики 1920-х гг. Но в Советском Союзе, с его глубоко укоренившейся плановой системой, попытка реформы провалилась, прежде всего из-за сопротивления руководителей промышленных предприятий. Они привыкли к оценке деятельности заводов и фабрик по валовому объему производства, что означало отсутствие заинтересованности в повышении качества выпускаемой продукции или необходимости реагировать на спрос. Когда во второй половине 1970-х гг. темпы экономического роста пошли вниз, наличие проблемы признавали уже все, но брежневское руководство не предложило никакого решения. Возможно, когда-то потом и придется прибегнуть к радикальным мерам, но зачем раскачивать лодку прямо сейчас? Тем более что в тот момент Советский Союз дрейфовал в море нефти, цены на которую взлетели до небес.

Одним из неприглядных секретов советской экономики была ее зависимость от серого рынка, который эффективно, хотя и не полностью законными средствами доставлял товары от производителей к людям, которые в них нуждались. Промышленные предприятия тоже им пользовались, привлекая агентов-толкачей и вступая в закулисные переговоры, чтобы раздобыть необходимое сырье; точно так же поступали рядовые граждане. Свои люди в нужных местах помогали им «доставать» из-под прилавка необходимые товары и услуги. Деньги в таких сделках тоже иногда переходили из рук в руки, но основной валютой был непрерывный обмен одолжениями. В Советском Союзе это называли «блатом», а в Китае – «гуаньси»; западные советологи использовали термин «вторая экономика». Это явление, чаще всего ускользая от взглядов с Запада, существовало в СССР с конца 1920-х гг. – а это значит, что в реальности негосударственный сектор экономики, пусть и неофициальный, сохранился в Советском Союзе и после периода НЭПа. В силу своей нелегальности он был тесно связан с коррупцией (одолжения и взятки чиновникам входили в число методов, с помощью которых «доставались» дефицитные товары) и преступностью (как правило, во второй экономике циркулировали товары, украденные из первой).

Законный доступ к товарам первой необходимости улучшился в брежневские времена, но по ходу дела советские потребители приобрели вкус к вещам, не относившимся к товарам первой необходимости, а вот они-то всегда были в дефиците. Представители нового среднего класса изобрели массу способов пролезть без очереди и помимо завязывания полезных знакомств. Региональные элиты всегда – и с одобрения Москвы, и без него – стремились открывать для себя особые магазины и больницы, куда пускали не всех, но в описываемый период число таких заведений резко выросло; теперь там обслуживали не только высокопоставленных чиновников, но и элиту из числа ученых, писателей и спортсменов. Мелкие частные предприниматели, работавшие на дому (швеи, электрики, автослесари), процветали более или менее в рамках закона, если только не использовали наемный труд. По старой советской привычке присвоение государственной собственности воровством не считалось, однако теперь народ не только тащил кирпичи и трубы с государственных стройплощадок, но и, скажем, сливал топливо из бензобаков правительственных лимузинов в баки личных автомобилей.

На XXIII съезде КПСС, прошедшем в 1966 г., Брежнев выдвинул новый лозунг: «Доверие к кадрам», который символизировал политику невмешательства центра в дела регионов. Согласно ей областным и районным руководителям в целом позволили распоряжаться делами по своему усмотрению; их редко снимали с должности, а если снимали, то серьезно не наказывали. Новый подход гарантировал управленческую стабильность, но в то же время потворствовал коррупции среди правящих элит, особенно заметной в республиках Средней Азии и на Кавказе.

«Кто кого?»: ленинская фраза, которой он описывал классовую борьбу между пролетариатом и буржуазией, употреблена в ироническом контексте в карикатуре К. Невлера и М. Ушаца (1979), посвященной состязательному потреблению[34]

Международные отношения

Брежневское руководство, как, собственно, и все предыдущие лидеры СССР, заявляло о своей приверженности к миру; не было никаких поводов думать, будто оно сколько-нибудь больше предшественников расположено к крупномасштабной войне, – если не считать чрезвычайно высоких военных расходов, превышающих показатели прошлых десятилетий. В 1985 г. в советских Вооруженных силах состояло почти 6 млн человек – в два раза больше, чем в 1960-е гг.; они теперь были крупнейшими в мире. Министр обороны маршал Андрей Гречко стал в 1973 г. членом политбюро– это был единственный за всю историю профессиональный военный в его составе, если не считать Жукова, который совсем недолгое время входил в него в середине 1950-х гг. В целом армия по-прежнему сохраняла свое подчиненное положение по отношению к партии, но Брежнев хорошо ладил с военными и обычно давал им все, чего они просили.

После Хрущева руководству страны досталась в наследство напряженная международная обстановка: Советский Союз окружали американские военные базы, оснащенные ядерным оружием средней дальности, а американские политики били тревогу по поводу «ракетного отставания» от СССР (хотя в равновесии страха преимущество, безусловно, было на стороне американцев). Ситуация в Берлине по-прежнему внушала беспокойство, а Карибский кризис оставил ощущение, что начала Третьей мировой войны удалось избежать лишь чудом. Реагируя на унизительную сдачу позиций на Кубе, военные уверяли, что будущее