Вероятно, Карл IX был искренен в своем благорасположении к Колиньи и Генриху Наваррскому. Обременительная материнская опека ему давно надоела, и он мечтал освободиться от нее, чтобы, следуя призыву адмирала, править самостоятельно. Более того, он мечтал о великом правлении, которое затмило бы своим блеском царствование Генриха II и сравнялось бы с деяниями Франциска I — словом, хотел оставить свой след в истории. Колиньи, которого молодой король не стеснялся называть «отцом», в полной мере пользовался этим для достижения собственных целей и уже уверился в том, что преуспел в задуманном, видя себя в роли закулисного правителя при слабом короле. Пользуясь внушаемостью Карла IX, он убедил его в том, что никто из его окружения, кроме него, Колиньи, не заслуживает доверия. Зная непостоянство короля, адмирал последовательно старался скомпрометировать его в глазах католиков так, чтобы у него не было возможности дать задний ход. Что же касается вторжения в Нидерланды, то он совершил оплошность, начав действовать, даже не дожидаясь приказа монарха. Екатерина Медичи, ее любимый сын герцог Анжуйский, большинство членов Королевского совета да и никто из благоразумных людей не могли тогда одобрить войну против Испании, поскольку состояние армии, фактический раскол Франции (в «священное единение» перед лицом общего врага верилось с трудом, тем более что в сложившейся ситуации для многих французских католиков испанцы были скорее союзниками и друзьями, нежели врагами) и наличные ресурсы государства не позволяли рассчитывать на успех в этой войне. Ее можно было признать заранее проигранной, а последствия, как справедливо полагала Екатерина Медичи, катастрофическими для Французского королевства и его правящей династии.

Королева-мать, распробовав вкус власти, не могла допустить, чтобы Карл IX выскользнул из-под ее влияния, чтобы кто-то другой был при нем в роли главного советника. Она знала, что король питает к ней чувство сыновней любви, смешанной с восхищением и, увы, ненавистью, и люто завидует своему брату Генриху Анжуйскому за его победы при Жарнаке и Монконтуре. Тонкий психолог, она глубоко познала характер сына, и для нее не являлись тайной ни его депрессивное состояние, ни слабость под личиной властности, ни опасная импульсивность. Воспользовавшись тем, что во время свадебных торжеств Карл IX, с головой окунувшись в празднества, не различая ни дня ни ночи, почти не общался с Колиньи и не вмешивался в государственные дела, Екатерина Медичи умело плела нить заговора. Самоуправные действия адмирала, его самоуверенность и почти неприкрытые угрозы развязать гражданскую войну, если не начнется война с внешним противником, — все взывало к возмездию со стороны королевы-матери. Она ничуть не сомневалась в том, что именно Колиньи, а не король Наваррский, запутавшийся в брачном союзе с Маргаритой, является настоящим главой партии гугенотов.

В предстоящей схватке нужно было на кого-то опереться, и Екатерина Медичи вновь пошла на сближение с Гизами. Молодой герцог всегда считал адмирала подлинным вдохновителем убийства своего отца и не помышлял ни о чем ином, кроме мести. Королева-мать и герцог Анжуйский предоставили Генриху Гизу свободу действий, гарантировав ему полную безнаказанность. Екатерина одним махом убивала двух зайцев: расправа над Колиньи принимала видимость кровной мести, а сама она вновь обретала власть над Карлом IX. Впрочем, не двух, а сразу трех: протестанты наверняка возложат ответственность за гибель своего предводителя на Гиза и не замедлят прикончить его. Таким способом королева-мать рассчитывала избавиться от обоих своих политических соперников и наконец-то начать править без оглядки на кого-либо. Над Карлом IX, которому тогда уже исполнилось 22 года, она имела такую власть, что, если верить Таванну, он не раз на коленях просил у нее прощения.

Генрих Гиз не разглядел ловушки, устроенной для него королевой-матерью. Ведь он так давно ждал случая свести счеты с адмиралом! Для него это был сыновний долг. Но и он действовал не без тайного умысла, рассчитывая покушением на Колиньи скомпрометировать Екатерину Медичи и тем самым восстановить свое доминирующее положение. Таков был уровень взаимного доверия среди заговорщиков, для которых перехитрить партнера-соперника представлялось не менее важным, чем устранить общего врага. Каждый был уверен, что обвел другого вокруг пальца. Но могло ли быть иначе в обстановке гражданской войны? Всё на продажу, все средства хороши. Гиз организовал покушение, воспользовавшись услугами профессионального наемного убийцы, некоего Морвера. Местом засады был выбран дом, принадлежавший бывшему наставнику Генриха Гиза, расположенный близ монастыря Сен-Жермен-л’Оксерруа. Этой дорогой Колиньи имел обыкновение проходить, возвращаясь из Лувра в свой особняк на улице Бетизи.

22 августа в 11 часов утра после заседания Королевского совета адмирал в сопровождении немногочисленного эскорта направлялся к себе, на ходу читая докладную записку. Словно нарочно он остановился напротив дома, в котором была устроена засада, чтобы поправить чулок. В этот момент раздался выстрел. Пуля, пробив большой палец левой руки Колиньи, застряла в его правой руке. «Вот как обращаются во Франции с добрыми людьми!» — выдавил из себя раненый адмирал. Двое компаньонов помогли ему добраться до дома, тогда как другие бросились в помещение, из которого стреляли. На месте они обнаружили еще дымившуюся аркебузу, но покушавшегося и след простыл.

Врач Амбруаз Паре, бывший, несмотря на то, что являлся гугенотом, придворным хирургом Генриха II, Франциска I, Карла IX и Генриха III, основывавший хирургию на знании анатомии, ампутировал Колиньи два пальца и извлек застрявшую в руке пулю. Рана оказалась неопасной, и состояние здоровья адмирала не вызывало опасений. О покушении незамедлительно проинформировали Карла IX, который в приступе гнева воскликнул: «Никогда мне не будет покоя! Вечно какие-то беспорядки!» Король распорядился провести самое тщательное расследование. Тем временем у изголовья раненого собрались Генрих Наваррский, Конде, Ларошфуко и другие представители гугенотской верхушки. Ожидали прибытия Карла IX. Екатерина Медичи, не желая допустить общения сына наедине с Колиньи, во всеуслышание заявила: «Весь двор должен засвидетельствовать свое почтение жертве столь гнусного преступления». В такой многочисленной компании Карл IX не имел возможности поговорить с адмиралом с глазу на глаз, а тот при лишних свидетелях не решился называть имена виновных. Дело ограничилось высокопарным заявлением и грозным обещанием со стороны короля: «Хотя ранили вас, боль испытал я. Но, клянусь Богом, я беспощадно покараю виновных, так что запомнят навсегда!»

Найти вдохновителя, организатора и исполнителя покушения на Колиньи не составило труда. Следствие сразу же вышло на Морвера, которого наняли, а затем укрывали Гизы, предоставив ему из своей конюшни лошадь, дожидавшуюся наемного убийцу на заднем дворе, на которой тот после неудачного выстрела поспешил скрыться. Что же касается аркебузы, найденной на месте преступления, то она имела маркировку Генриха Анжуйского. Не дожидаясь дальнейшего развития событий, Гиз попросил у короля разрешения покинуть Париж, а пока что укрылся в своем особняке. Протестанты передвигались по городу группами, не выпуская из рук оружия. Некоторые из них сочли за благо покинуть столицу, пока не поздно. Католические проповедники с амвона метали в еретиков гром и молнии. Париж был подобен пороховой бочке, в смятение пришли даже наиболее уравновешенные его обитатели.