огромный рой разъяренных пчел, где каждая стремится оставить во мне своё жало. Судороги трясут тело… левая лапа тоже отказывается повиноваться… Я заваливаюсь на спину.

Где-то вдалеке раздается рокот мотора. Со стороны охотницы слышатся смачные шлепки, словно повар готовит отбивную. Сквозь перестук крови в ушах доносится:

– Не можешь – научим, не хочешь – заставим!

Я приподнимаюсь на дрожащих… руках! Я уже не оборотень! Я человек…

Рокот приближается. Возле глаз останавливаются четыре волосатые колоды, черные когти зловеще поблескивают. У одного на ступне висит резинка от серого носка – тоже не успел раздеться. Может это тот самый парень, что голосовал на дороге? Ни грамма не страшно… Печально как-то…

– Прощай, берендей!

Помощи ждать неоткуда. Молнии в плече не дают сосредоточиться на образе, не получается перекинуться. Не получается выдернуть иглу…

Одна огромная ступня отрывается от асфальта и отходит назад. Я невольно зажмуриваюсь…

Громом среди ясного неба гудит сигнал автомобиля, слышится глухой удар и тут же звон разбитого стекла. Я открываю глаза и вижу, как в нескольких сантиметрах от моего лица проплывает черное колесо.

Перевертней не оказывается на месте. Их раскидало по разным сторонам дороги. Последней вспышкой мутнеющего сознания успеваю увидеть лицо Вячеслава, которое высовывалось из окна машины…

– Женя, проснись! – звучит мамин голос.

Так не хочется вставать, что я с закрытыми глазами пробую натянуть одеяло на голову и сказаться больным. Может быть, на этот раз повезет и получится прогулять школу. Одеяла нет, да и лежу на чем-то твердом и колючем. Явно не на кровати.

– Женёк, очухивайся! – мамин голос грубеет и напоминает мне кого-то из старых знакомых.

Вот только кого? И что с ним было связано?

Мне не дают подумать и резко встряхивают так, что зубы клацают как пружина у мышеловки. Я распахиваю глаза, на меня пялятся две знакомые рожи. Круглая довольно ухмыляется, а правая озабоченно оглядывает мое тело. Я тоже проследил за его взглядом.

– Почему я голый и где мы находимся?

– Позагорать решил, вот и разлегся! – гогочет круглолицый.

– Женя! Вставай, – повторяет второй.

Я пытаюсь подняться, и в этом момент плечо режет болью. Скосив глаза, вижу круглую ранку, из которой медленно сочится кровь. Рядом лежит блестящая игла, более похожая на гвоздь «сотку», но тоньше и шляпка как у булавки. Такие видел в фильмах про туземцев, где из трубок плевались похожими иглами в злых белых завоевателей. Как только на глаза попадается игла, я вспоминаю всё прошедшее и снова пробую подняться.

– Вот и молодец! Сейчас подойдем и сядем, чуть-чуть осталось. Ещё шажок, теперь второй, – как ребенка уговаривает Вячеслав.

– Как вы здесь очутились?

– Потом расскажем, сейчас залезай в машину, вот так, ага, – я залезаю в задний отсек темно-синей «Газели».

Там уже сидит потрепанная охотница. Она поправляет и отряхивает пыльную одежду. Мельком взглянув на меня, женщина отворачивается к окну. Я стягиваю с переднего сиденья коврик и стыдливо укрываюсь.

– Становится традицией видеть тебя голым, – замечает охотница.

– Я не виноват, – бурчу в ответ и откидываюсь назад.

Я не вижу, что снаружи делают Вячеслав с Александром. Лишь иногда раздаются покряхтывания и шлепки упавших тел.

– Вы как? – спрашиваю я у охотницы.

– Бывало и лучше. Если бы не подоспевшие ребята, то мы бы остались лежать вместе с Андреем и Максимом.

– Каким Максимом? Его же с нами не было? – если бы мне хватило сил удивиться, то я непременно это сделал.

– В багажнике лежал мертвый Максим. Или ты запаха его не учуял?

Так вот откуда веяло человеческой кровью. Как же я не догадался подумать о багажнике? Думал, что это Ирина занозила палец, или Андрей порезался, пока брился. И этот запах лака…

– Для этого она в нашу сторону пустила струю?

– Догадался! Молодец! – прищелкивает языком тетя Маша. – Впредь будь разборчивее в выборе подружки на ночь.

– Да я… просто…

– Понятно, дело молодое. Кидаетесь на всё, что шевелится. Она утром убила Максима. Убила лишь за то, что от него несло нашим запахом. Заманила его под предлогом выпить за здоровье молодых и сломала шею. А чтобы замести следы, положила тело в багажник – всё равно возвращаться бы Андрею не пришлось, – вздыхает тетя Маша.

Андрей и Максим!

Два человека. Убиты за то, что помогли нам. Я вспоминаю глаза Кирюшки, мягкую улыбку Светланы и мысленно стенаю – как же они теперь без кормильца? Весёлый и жизнерадостный человек умер только из-за встречи с нами. Скрипнул зубами – а ведь я провел с убийцей ночь.

С моей Ириной…

– Отпусти, а то сломаешь! – говорит охотница и легонько хлопает ладонью по моему кулаку.

Я и не заметил, как вцепился в переднее кресло так, что набухли вены и побелели суставы. И в самом деле, могу сломать спинку, а она ни в чем не виновата. Я отпускаю руки, по плечу снова прокатывается струйка из раны, но я не обращаю внимания.

Ладно, это наша война, хотя я так до конца и не понял – почему в неё ввязался. А другие люди, чем виноваты? Тем, что попались на нашем пути? Без отца остался Кирюшка, без мужа Светлана… и всё это походя, словно прихлопнули назойливого комара. Да и у Максима остались родные. Вот и съездили в рейс дальнобойщики…

– Нужно их похоронить, – я дергаюсь к выходу, когда твердая рука охотницы прижимает меня к сиденью.

Грудь режет болью, похоже, и вправду сломаны ребра. Но что такое моя боль физическая, по сравнению с душевной? Я знал этих людей меньше суток, но успел привыкнуть и от осознания того факта, что невольно послужил причиной их гибели, хочется выть. Да, я мужчина и должен терпеть, но это… как-то… я вытираю ладонью мокрые глаза.

– Это жизнь, – говорит охотница.

– Это дурь! – взрываюсь я. – Люди-то, чем виноваты?

«Они всего лишь пища!» – вновь проносится набившая оскомину мысль. Если бы можно было разбить себе голову, вытащить эту мысль, как скользкую навозную личинку, то я немедленно бы это сделал. Чувствую, как на щеках натягивают кожу желваки, челюсти сдвигаются до боли в висках. Мужчины не плачут…

– Ничем они не виноваты. Если бы мы не встретились им, то они умерли ещё вчера, когда пересеклись с теми бандитами. Или ты думаешь, что помповик справился бы с автоматами? Не кори себя. Значит им так на судьбе написано.

И Ирина… Ночная тигрица…

Как же так? Почему я не почувствовал? Почему сразу же разгадал в парне перевертня, а в ней не смог?

Охотница снова растирает в ладонях зеленую кашицу. Молнии хлещут по