Я положила договор в карман и подошла к нашим пленникам. Коротко, без размаха, ударила обветренного кулаком в нос. Он свободной рукой схватился за лицо, размазывая потекшую кровь.

— За что? — Он поднял на меня налитые злобой глаза.

— Не прикидывайся, Шомпол, — прищурила я глаза, — ты же узнал меня. Мало того, что ты долбанул меня по башке, так что я полчаса провалялась без чувств, так ты еще хотел жмурика на меня повесить. Я таких вещей никому не прощаю, так что это не мне, а тебе придется работать на аптеку, если ты, конечно, останешься жив после того, что я с тобой сделаю. Может быть, Анатолий тоже захочет сказать тебе пару теплых слов. Захочешь, Толя? — я обернулась к Абрамову.

— А как же, — поддержал он меня, — еще как захочу.

Я увидела, что в глазах Шомпола появился страх за свою гнилую шкуру. Чтобы окончательно сломить его волю, я добавила:

— Хочешь, я расскажу тебе, как ты будешь умирать? Очень долго. Ты проклянешь тот день, когда твоя гнусная рожа появилась на свет. Ты не дрожи, Диман, ты парень хороший, тебя я прикончу сразу, без боли.

— Я здесь ни при чем, — завопил Диман, — это все они! Не убивай меня!

— Заткнись, — я гневно посмотрела на него, — раньше надо было думать.

Я снова повернулась к Шомполу, который пытался унять нервную дрожь в коленях.

— Ну, что, дружок, молчишь? Жить хочешь?

— Хочу, — с надеждой в голосе ответил он.

— Это уже лучше, Шомпол, а я уж думала, у тебя совсем нет чувства самосохранения, — удовлетворенно сказала я. — И что же ты можешь предложить мне в обмен на твою жизнь?

— Я дам тебе денег, — выдохнул он, — много денег.

— Вот как, — я сделала вид, что заинтересовалась его предложением, — интересно, во сколько же ты ее оцениваешь?

— Двести тысяч…

— Неплохая сумма по нынешним временам, — мечтательно произнесла я, — можно купить однокомнатную квартирку.

— Я говорю про двести тысяч долларов, — Шомпол сглотнул слюну, — на них можно купить двадцать однокомнатных квартир.

— Вот это да, Шомпол, — удивилась я. — Откуда у тебя такие деньги? Мне кажется, что ты мне врешь. Хочешь выбраться отсюда, и ищи ветра в поле, ведь так, Шомпол? Но ты меня не проведешь. У меня здесь, — я постучала средним пальцем по голове, — кое-что имеется.

— Нет, нет, — зашептал Шомпол, как будто открывал мне страшную тайну, — если ты согласна, я укажу тебе место, сама все возьмешь, а потом отпустишь меня, а? — Наверное, он подумал, что уговорил меня (кто же отказывается от таких денег), потому что, когда я отказалась, впал в еще большее уныние.

— Не пойдет, Шомпол.

— Но почему? Подумай, с этими деньгами ты могла бы…

— Мне, конечно, не помешали бы твои доллары, — перебила я его, — но, во-первых, я привыкла зарабатывать их своим трудом, а во-вторых, — он слушал меня, открыв рот, — мне нужно от тебя кое-что другое. Если, конечно, ты хочешь остаться в живых.

— Но что же? — не вытерпел он.

— Твое чистосердечное признание в убийстве Грушиной.

— Но это не я, не я убивал, — зачастил Шомпол, — ее Репа кончил.

— Вот об этом и напиши, все подробно: как пришли, как заставили Грушину подписать договор, какой нотариус заверял, как убивали, что требовали с Абрамова. Ну что, согласен?

— Я все напишу, — подавленно ответил Шомпол.

— И Диман напишет, правда, Диман?

Тот утвердительно кивнул.

— Да, и не забудь про мою машину написать, — я сурово посмотрела на Шомпола.

— Какую машину? — он аж затрясся весь.

— Которую вы взорвали.

Шомпол с Диманом непонимающе переглянулись.

— Но мы ничего об этом не знаем… Клянусь! — он испуганно вытаращил на меня глаза.

— Ладно, с машиной ясно.

Искреннее удивление и растерянность обоих дружков лишь подтвердили мою догадку о том, что это не их рук дело.

— Анатолий, будь другом, поищи наверху бумагу.

* * *

Через два часа у меня были показания всех троих подельников. Очнувшийся ото сна Репа присоединился к своим товарищам. Теперь я могла покончить со своим нелегальным положением. Я даже не подозревала, что так скоро удастся это сделать. Опять напрашивалась мысль о так называемых «случайностях». Если бы я хоть немного помедлила с визитом к Абрамову, кто знает, сколько времени пришлось бы мне жить в бабушкиной квартире?

Кроме того, что я вернула себе гражданский статус и доброе имя, я еще узнала кучу полезной информации. Прежде чем воспользоваться ею, необходимо было сделать один практический шаг — предоставить имеющиеся в моем распоряжении доказательства моей невиновности в убийстве Грушиной.

Подбросив Абрамова до дома и предупредив его, чтобы он никуда пока не выходил и никому не открывал, я из первого попавшегося автомата позвонила на свой сотовый, надеясь, что он по-прежнему находится у лейтенанта. Так оно и было.

— Алло, — сонный сиплый голос красноречиво говорил, что его обладатель был не в духе.

— Добрый вечер, товарищ старший лейтенант, вас беспокоит Иванова.

Я напрасно ожидала мгновенной ответной реакции — старший лейтенант словно язык проглотил. Тягучая, как сопля, пауза повисла в телефонной трубке. Я не стала ждать, пока он выйдет из ступора, и продолжила:

— Я сдержала свое обещание, — в трубке по-прежнему молчание, — у меня есть доказательства моей невиновности, и я хотела бы как можно скорее предоставить вам возможность ознакомиться с ними. Вы можете мне уделить толику вашего драгоценного времени? — Я не могла запретить себе немного поиронизировать над этим озабоченно-хмурым стражем порядка, у которого правильность своих действий не вызывала ни малейшего сомнения. Хотя мой случай, возможно, слегка поколебал его веру в собственную непогрешимость.

— Вы где? — выдавил он из себя наконец. Было ощущение, что в горле у него застрял клубок шерсти и слова с трудом преодолевали эту преграду.

— Я буду ждать вас у кинотеатра «Парламентарий». Прихватите с собой людей. Преступников трое.

— Хорошо, через десять минут я буду. — Мне показалось, что старший лейтенант еще толком не пришел в себя от удивления. Что ж, видно, он не такой толстокожий, каким представлялся мне раньше.

Вскоре подъехали два милицейских «уазика». Я передала письменное признание Шомпола старшему лейтенанту и после короткого объяснения опять села за руль. «Уазики» двинулись за белой Светкиной «девяткой», баранка которой послушно вращалась в моих руках. Возглавляя кортеж, я чувствовала себя не Ивановой, а Иваном Сусаниным. Только указывала не ложный путь своим врагам, а истинный — моим временным единомышленникам.

Сладко потягиваясь, я лежала на своей антикварной кровати. Вставать жутко не хотелось. Серые ватные облака опять затянули небо. Действительно, неприкаянно-хмурое утро понедельника наплевательски относилось к самым смелым и сокровенным человеческим упованиям на скорое весеннее тепло.