Но мои аргументы разбивались о факты. Если в крови человека найден алкоголь, говорить тут не о чем: сам виноват. Это правильно. Следователю нужна причинно-следственная связь между событиями, тут она неочевидна, а может быть – и нет ее вовсе. Просто странно все случившееся, но мало ли странных и необъяснимых событий происходит в нашей жизни. Да и сама жизнь не что иное, как странное и необъяснимое событие. И если участники этого события ведут себя непонятно и необъяснимо, вполне возможно, они лишь исполняют отведенные им роли.

– Вы не знаете, почему нам не позвонил дознаватель из вашего управления? Он тоже на место выезжал. Ведь документы же у мужа при себе были, мне их прямо в больнице выдали.

– Не позвонил? – удивилась она, медленно хлопая густо накрашенными ресницами. – А я откуда знаю. Не могу ничего плохого сказать про коллегу, ну, может, выездов много было, забегался человек. Знаете, бывает…

Я согласно кивнула головой, хотя не знала, что так бывает. Это теперь я знаю, что потеряшкой может стать любой человек, попавший в беду, находящийся без сознания и не способный за себя постоять. Документы – налево, человек – направо. Есть родственники – пусть ищут. В помощь им справочные службы, а дознаватель и инспектор поедут спать, потому что, возможно, как и врачи, работают на полторы ставки, чтобы прокормить семью, и к концу смены им уже не до чужих семей, а может, просто так заведено. Кто ищет, тот всегда найдет. Возможно, это тоже правильно.

Когда мы с Медведем стали невольными виновниками гибели кузнечика, запрыгнувшего в машину, нам не пришло в голову бегать по полям и искать стрекочущих родственников нашей жертвы. Ну а, собственно, чем мы лучше кузнечиков?

– А насчет телефонов – это вам в РУВД надо, они такими делами занимаются. У нас только ДТП.

В РУВД удивились:

– Да это в ГСУ! Нас это не касается. У них же дело о ДТП находится, а нам эти телефоны и пришить не к чему. Вы там настойчивее спросите.

В ГСУ следователь в очередной раз захлопала ресницами:

– Какие телефоны? Нас это не касается. Мы занимаемся только ДТП, а телефоны и все, о чем вы рассказываете, мне пришить не к чему. Это вам в РУВД надо. Я вам очень сочувствую, но это у вас горе, а для нас – текучка. У меня бумажная работа, а вам нужен оперативник. И вообще, вы такие молодцы, вон как у вас сбор информации налажен! Я думаю, быстрее вам будет справиться своими силами. Когда будут получены результаты технической экспертизы машины, я пришлю вам постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Свидетелей нет, следы торможения только на сухом асфальте снимаются, а результаты экспертизы предсказуемы.

Из РУВД в ГСУ, из ГСУ в РУВД, везде кипела работа, и всем было не до меня. Я их понимала, каждый был по-своему прав. Но когда эти правды складывались вместе, становилась понятна еще одна правда – никому нет дела до случившегося, что бы ни лежало в его основе.

– Я не могу утверждать, что тут есть криминальный след, не могу доказать это. Возможно, его вовсе нет. Но мы многое узнали сами. Мне надо выяснить, что произошло до ДТП. Как он оказался на шоссе? Кто эти люди со шлейфом статей в вашей же базе, которые звонили по его телефону? Куда же обращаться в нашей стране в таких спорных, неочевидных случаях?! Неужели нам никто не может помочь? – спросила я очередного сотрудника в районном отделении милиции.

– Не знаю, – ответил он, а по глазам-то видно, что знает и, если я очень хочу правды, то сказал бы он мне, позволь ему служебное положение: «Какие телефоны? Нас это не касается. Милиция готовится стать полицией, а тут вы с какими-то телефонами. А идти в нашей стране можно куда угодно, а уж в спорных случаях и подавно. Идите к частным детективам, гадалкам, экстрасенсам, гипнотизерам, волонтерам. А лучше – мой вам совет – не тратьте время и идите сразу в жопу».

Время в больнице шло медленно. Я уже знала, что оно может зависать, как капля на кончике водопроводного крана: вроде и прибавляться, но при этом никуда не двигаться, раскачиваться на одном месте до тех пор, пока под тяжестью накопленного веса не ухнет разом вниз.

Больничное время тоже ухало, но не вперед, а назад, когда я вновь и вновь прокручивала записи видеокамер, пытаясь понять, что же случилось с Медведем.

Время раскачивалось до тошноты, до мелькания в глазах, а потом ухало в разные точки той ночи после дружеской встречи, перевернувшей жизнь. Оно ухало даже тогда, когда я наконец выключала записи и засыпала в неудобной позе, оберегая спину от малейшего случайного движения.

Крылья мои к тому времени превратились в подобие корки яблочного пирога, который забывчивая хозяйка передержала в духовке. На перевязках врач грунтовала, шпаклевала их и заклеивала сверху аккуратными, приятно пахнувшими квадратами. Я принимаю мир через запахи, а потому запах этих квадратов действовал на меня успокаивающе. Хороший запах не таит угрозы.

– Когда домой можно будет? – допытывалась я на каждой перевязке. – Мне очень домой надо.

– Вас там ждут? – понимающе улыбалась она.

– Очень ждут, там без меня никак!

– Это очень хорошо. Вот поэтому вы быстро поправляетесь. Когда есть к кому спешить, все быстрее заживает, как показывает многолетняя практика!

Корка стягивала спину, но под ней уже народилась новая нежная розовая кожица, желавшая быстрее избавиться от мешавшего ей панциря кожи старой, обожженной, и потому невероятно и задорно чесавшаяся.

Тяжелые сны перемешивались с болью и зудом – таким изнуряющим и таким радостным: если чешется – значит заживает!

Боль и зуд сливались, слипались, качались, обнявшись, как маятник. Сливались, слипались. Бух!

В 23:56:13 Медведь поднялся на эскалаторе и вышел из вестибюля станции метро «Пушкинская».

Второй этаж Витебского вокзала, запись под рабочим названием «Световой зал». Ровно двенадцать секунд, шел быстро, чтобы успеть на электричку.

А дальше все сломалось.

Черно-белый видеофайл под названием «К9. Обстановка в павильоне» я просматривала десятки раз. В нем Медведь ходил, дышал без аппарата искусственной вентиляции легких, его окружали люди, и все еще можно было изменить.

Зона турникетов. Камера висит высоко, но нацелена в основном на пассажиров, выходящих с платформ в здание вокзала. Турникеты для входа на платформу видны гораздо хуже, их загораживает стеклянная будка.

Тщедушный сотрудник охранного агентства, стерегущий турникеты, то ходил из стороны в сторону, то присаживался на железные стулья – точно такие же, как здесь, в больнице.

Появился Медведь. Он поискал что-то в карманах, а потом быстро прошел через турникет. Тут же к нему направился охранник и в спину вытолкал обратно.

Стоп-назад, стоп-назад, я все прокручивала этот момент. Будка загораживает обзор, назад-назад-назад.

Неужели он пытался проехать без билета и перемахнул через турникет? Там высокое ограждение, но ведь он спортсмен. Проехать зайцем – это так абсурдно и не похоже на него, но ведь за плечами была дружеская встреча. У него всегда с собой деньги, почему он не купил билет? Или просто его вид вызвал подозрение у охранника, а пускать выпивших людей на перрон запрещено.