Кристабель снисходительно пожала плечами:

— Папа хотел сына, но мама умерла, не успев его родить. Поэтому все свои надежды он связывал со мной. Учил меня стрелять, ездить верхом, охотиться… и решать уравнения. А во всяких женских занятиях я полная невежда.

— Не совсем так, — возразил Берн с улыбкой. — Вы прекрасно целуетесь.

— Правда? — Как ни странно, комплимент приятно задел Кристабель.

— Играйте, — усмехнулся Берн, — играйте же, черт возьми.

Кристабель сбросила слабую карту, решив беречь козыри. Она понимала, что останется без этой взятки, но надеялась взять несколько следующих.

— Надо использовать козыри, пока есть возможность, — проворчал Берн и один за другим выманил у Кристабель все оставшиеся козыри, забрав все взятки.

Пока он собирал разбросанные карты, Кристабель нервно ерзала по стулу.

— Дайте мне еще один шанс. В этот раз я буду внимательнее.

— Я об этом, черт побери, позабочусь. На этот раз мы сыграем по-настоящему. С настоящими ставками. Нельзя принимать игру всерьез, если в результате ничем не рискуешь.

— Чем? — нахмурилась Кристабель. — Вы же знаете, что у меня мало денег.

— Я и не говорю о деньгах.

Кристабель подняла на Берна глаза и обнаружила, что он смотрит на нее с таким загадочным выражением, перед которым не смогло бы устоять ни одно женское сердце. Даже ее. Удары пульса стали намного чаще.

— А о чем вы говорите?

Берн молча поднялся, подошел к двери и закрыл ее на задвижку. По спине Кристабель пробежал холодок.

— Вам придется рискнуть своей одеждой.

Берн подошел к стулу, на котором сидела Кристабель, положил на стол колоду и, нагнувшись, прошептал ей в самое ухо, касаясь его губами:

— Сыграем в «порочный вист».

Сердце Кристабель бешено заколотилось. Берн вернулся на свое место.

— Надеюсь, это кардинально улучшит вашу игру.

— Я не собираюсь… Я никогда…

— Что? Боитесь проиграть?

— Конечно! Вы опытный игрок, а я новичок. Разумеется, я проиграю, — попыталась отказаться Кристабель.

Потянувшись через стол, Берн взял колоду и начал тщательно ее тасовать.

— Никаких «разумеется» в висте не бывает. Если вы сосредоточитесь и постараетесь запоминать карты, у вас есть хороший шанс. Уверен, что вам гораздо легче будет сосредоточиться, если вы будете помнить о том, что в случае проигрыша придется предстать передо мной обнаженной.

«Обнаженной». Кристабель затрепетала от этого слова. Ей хватило сегодняшнего утреннего испытания, когда она стояла перед Берном полуодетая, а он спокойно разглядывал ее, заставляя краснеть, как глупую девочку. Но если придется оголить перед ним грудь, живот и… и…

— Нет, — твердо ответила Кристабель. — Вы хотите соблазнить меня.

Берн цинично усмехнулся:

— Это было бы приятным завершением вечера, но ведь вы уже заявили, что как мужчина я вас не интересую. Вряд ли что-либо изменится, если на одном из нас не будет одежды.

Кристабель посмотрела на Берна с подозрением:

— Послушайте, я ведь не дура.

— Нет, но вы уверяете, что не находите меня привлекательным. Или вы передумали и теперь боитесь, что, увидев меня обнаженным, не сможете уберечь свою добродетель?

— Не смешите меня, — бросила Кристабель, но идея увидеть голого Берна в своей гостиной прочно засела у нее в голове. Если она выиграет — что, конечно, маловероятно, — то отомстит ему за все утренние издевательства, за то, что ей пришлось стоять перед ним в одном корсете и сорочке.

— У вас уже есть большое преимущество, — убеждал ее Берн. — На женщинах всегда гораздо больше одежды, чем на мужчинах. А если вы проиграете, вам надо будет только незаметно пробраться наверх в спальню, а мне придется возвращаться домой в открытом кабриолете в одном коротком пальто и шляпе.

Эта нелепая затея нравилась Кристабель все больше.

— Звучит соблазнительно.

— Я еще облегчу вам задачу. — Берн продолжал тасовать колоду. — Я дам вам фору в четыре предмета. Так что ваше стартовое преимущество станет еще больше. Вы разденете меня с легкостью. Если, конечно, будете хорошо играть.

— Вы станете жульничать, — продолжала сомневаться Кристабель.

— Я никогда не жульничаю. Мне это и не понадобится, если вы будете играть, не думая о стратегии.

Черт бы побрал этого Берна. Он ни минуты не сомневается в своем выигрыше. Но неужели она не сможет победить его, если постарается?

— А если я откажусь? — спросила Кристабель.

— Решать вам. — Наклонившись через стол, Берн протянул ей колоду. — Но подумайте вот о чем: чем больше одежды вы снимете, тем труднее мне будет сосредоточиться. Вы на самом деле можете выиграть. — Его вкрадчивая улыбка искушала Кристабель. — А ведь вам очень этого хочется.

Кристабель молча взвешивала все «за»^ «против». Ей не хотелось прекращать урок, пока она не докажет Берну, что на что-то способна. Но соглашаться на это непристойное предложение, конечно, было бы полным безумием. Вспомнить только, до чего довели Берн и ему подобные бедного Филиппа.

Но разве не станет от этого победа еще приятнее? И разве не хочется ей гордо выйти из гостиной, унося с собой одежду Берна? И наблюдать в окно, как он садится в экипаж в одном пальто и шляпе? Какая сладкая месть!

— Снимите карты, Кристабель, — прошептал Берн. Он уверен, что выиграет. Ха! Еще посмотрим. Кристабель сняла карты и вернула Берну колоду.

— Вы говорили, что дадите мне фору перед началом? Начинайте раздеваться.

— Охотно.

Берн встал, обошел стол и, достав из кармана сюртука пистолет, вручил его Кристабель:

— Это, кажется, ваша вещь, мадам? Кристабель быстро выхватила оружие из его рук:

— Теперь у меня одной вещью больше на случай проигрыша.

— Оружие не считается, помните?

— Ах да. — Кристабель положила пистолет на соседний стул.

Вынув часы, Берн передал их ей. За часами последовали сюртук и жилет. Кристабель почувствовала тревогу, когда увидела, что Берн расстегивает рубашку.

— Разве не удобнее сначала снять галстук?

— — Я могу снимать одежду в любом порядке. Таковы правила.

— О! — Кристабель не была готова к тому впечатлению, которое произведет на нее вид обнаженного мужского тела. Она испуганно отвернулась, когда Берн начал вытаскивать воротник рубашки из-под тугого галстука. — А у этой дурацкой игры есть еще какие-нибудь правила, о которых мне надо знать?

— Любой предмет одежды или украшение соответствует одному очку. Мои часы, например, или каждая ваша серьга, — Берн хитро улыбнулся, — если бы они у вас были.