Лишь боль в глазах,

Боль в теле, застывшем навеки,

А на пьедестале –

Восемь всего-то слов.

И я обошла пьедестал,

И я прочитала:

«Отвага прекрасна,

Отвага красива,

Но нас она убивает».

Тогда я поставила Бетси-кобылку в стойло,

(А там уж стояла дюжина жеребцов,

Черных, как ночь, и в глазах их –

Кровь и безумье.) Не встретил меня никто.

Я к дому пошла, поднялась по высоким ступеням.

Двери открылись, – но слуги меня не встречали.

В сне этом – это же сон, не больше, мой мистер Лис, отчего же вы побледнели? –

В сне этом дом ваш прекрасный

Мне был любопытен –

Тем любопытством – о, поняли вы меня, мой дорогой мистер Лис – по глазам вижу, – что, по старинной пословице, губит кошек.

Я дверь нашла.

Небольшую щеколду открыла.

Толкнула – вошла. А впереди – коридоры,

Стены, обшитые дубом,

По стенам – полки,

Книги, и бюсты, и странные безделушки.

Я шла – а шагов не слыхать

На алых коврах,

Дошла – не скоро –

До двери в огромную залу.

А на пороге из мрамора пол, – И красным – на белом –

Все те же слова:

«Отвага прекрасна,

Отвага красива,

Но нас она убивает.

И сила крови, и жизни сила

В венах у нас застывает».

Из зала алый ковер вновь тек по ступеням –

Широким, широким,

И я поднималась в молчанье.

Дубовые двери:

Столовая, что ли, за ними?

Так мне показалось: там были забыты остатки

Трапезы пряной – летали над блюдами мухи…

На блюдах – рука человека,

Съеденная наполовину,

И голова, отрубленная по шею, –

Женская голова. И лицо, увы,

При жизни точь-в-точь

На мое было похоже!»

«Спаси нас Господь, – закричал тут отец невесты,

От этих кошмаров!

Да может ли быть такое?!»

«Конечно же, нет», – заверяю.

Улыбка блондинки

Прячется в серых глазах.

Уверенья нужны людям!

«За столовой – новая зала.

Она огромна!

Весь этот дом не стоит ее, наверно!

А в зале этой – браслеты и ожерелья,

Кольца, бальные платья, меха, накидки

И кружевные сорочки, и шелк, и батист,

Женские башмачки, муфты и ленты!..

Сокровищница?

Гардероб? Не понимаю –

Ведь под ногами – рубины горят и алмазы.

За залой этой… о Боже… попала я в Ад.

Во сне… Это сон… Я видела головы женщин.

Я видела стену, к которой гвоздями прибиты

Были их руки и ноги.

Видела гору грудей

Отрубленных. Гору кишок, из тел извлеченных.

В чашах – глаза, языки!..

Говорить не смею!

Нет! Не могу! И летали черные мухи!

Мухи гудели – низко и монотонно!

«Вельзевул – Вельзевул – Вельзевул», –

В их гуденье звучало.

О, я забыла дышать!

Я стремглав убежала –

И привалилась к стене, исходя слезами!»

«Да, вот уж лисья берлога!» –

Смеется блондинка.

(«Вот уж ничуть не похоже», –

Так я шиплю.)

«Грязные твари лисы. Всегда раскидают

У логов своих –

И кости добычи, и перья.

Лиса по-французски – «Renard»,

И «Tod» – по-шотландски».

«Уж как человека зовут –

Того не изменишь», –

Шепчет отец невесты.

Он едва не дрожит, да и гости тоже:

Светит камин,

И пылает,

И эль льется.

По стенам – чучела лисьи, трофеи охот.

Невеста вновь говорит:

«Услыхала снаружи

Я скрежет и грохот

И побежала скоро –

Тем же путем, что пришла.

По ковру, по ступеням широким –

Поздно! – ведь двери внизу уже открывались.

Бросилась вниз –

По лестнице словно слетела – г-Спряталась под столом –

И там ожидала,

Бога молила и в смертной тряслась дрожи».

Она на меня указала.

«Да, вы, сэр,

Вошли – и хлопнули дверью, и в дом ворвались.

И юную женщину вы за собой тащили –

За рыжие волосы и за тонкую шею.

(Длинными, непокорными

Рыжие волосы были…)

Она кричала. Билась. Спастись пыталась.

А вы, господин мой, только лишь усмехались –

В испарине шея и грудь,

Улыбка сияет!»

Невеста гневно глядит.

На скулах – румянец.

«И взяли тогда вы старинный

Широкий тесак,

Мой дорогой мистер Лис…

(Помню – она кричала!)

И ей перерезали горло – от уха до уха.

Я слышала стоны, и хрипы, и бульканье крови…

Закрыла глаза – и молилась,

Пока все не стихло.

Так долго – так долго! – все длилось, –

Но после стихло.

А я смотрела… А вы свой тесак держали –

И улыбались. И кровь по рукам стекала…»

«Во сне, дорогая», – напоминаю я снова.

«Во сне, дорогой.

Она на полу лежала,

И резали вы, и кромсали, и резали снова.

И голову вы от плеч отсекли ударом,

И в мертвые губы страстным впились поцелуем.

Отрезали руки – тонкие, бледные руки,

Корсаж разорвавши, груди ей отсекли вы.

А после вы плакали. Выли, подобно волку.

А после – внезапно – голову вы схватили

За волосы – помню,

Рыжими волосы были –

И с нею взбежали наверх по широким ступеням.

Вы скрылись.

А я убежала назад, в конюшню,

Там оседлала Бетси –

И вдаль умчалась,

Домой, по Белой дороге…»

Теперь все глядят на меня.

Я ставлю свой эль

На деревянный стол – мореный, старинный.

«Не было этого, – ей ли я говорю, всем ли собравшимся? –

Не было этого, Боже,

И быть не могло.

Просто кошмарный сон.

Право, врагу такого не пожелаю!»

«Но перед тем, как сбежала я с этой бойни

И поскакала на Бетси по темным аллеям,