В еде, как и в одежде, монах должен был довольствоваться лишь самым необходимым. Он никогда не ел мяса. Чаще всего его пищей были плоды земли и деревьев, например бобы и другие самые распространенные овощи, груши, фиги и орехи; в некоторые дни были разрешены рыба, яйца, молоко и сыр. Святой Василий советовал монахам пить чистую воду, но не запрещал употребление вина. Однако монах никогда не должен был есть или пить досыта, и типиконы монастырей очень точно указывают для каждого дня продукты, которые разрешено есть, и даже предписывают, сколько раз следует пить при каждом приеме пищи. Но, говоря по правде, прием пищи был только один в день, поскольку вечером, после повечерия, на стол подавали только то, что осталось несъеденным в предыдущий раз, и обычно в это время в трапезную приходили только молодые монахи.

Главный прием пищи обычно был в шестом часу, но в постные дни его откладывали до девятого часа, а постными были среда и пятница каждой недели и все дни Великого поста. Истинный монах должен был переносить эти умерщвления плоти охотно и с усердием. Он не старался иметь никакой другой еды, кроме той, которую подавали всей братии, а если опаздывал к столу по своей вине, то ничего не ел до следующего дня. Однако устав мудро советовал монахам не продлевать по собственному почину пост или бодрствование, не есть меньше других для того, чтобы выделиться из братии, и не доводить себя постом до неспособности ни к какой работе. В некоторые большие праздники, если они выпадали на среду или пятницу, пост отменялся практически полностью. В другие, менее торжественные, запрещалось поститься лишь публично, но каждый монах имел право поститься в частном порядке. Пост полностью запрещался на пятнадцать дней после Пасхи, на двенадцать дней после Рождества и в течение двух недель перед Сырным воскресеньем.

С этого дня начинался Великий пост, который продолжался семь недель, за исключением суббот и воскресений. Он был намного длиннее и строже, чем три других поста, которые греческая церковь соблюдает и сегодня, – пост Апостолов, пост в память Успения Богородицы и Рождественский пост. Во время всех этих постов монахи, находившиеся в монастыре, должны были есть лишь раз в день и при этом употреблять в пищу так же, как по средам и пятницам весь остальной год, только сушеные фрукты, хлеб и воду, воздерживаясь от растительного масла, вина и овощей.

Монах в день, когда он дал обет, отрекался от всех земных радостей, и в первую очередь от плотских страстей и желаний, от телесных вожделений, от тайного разврата. Он давал обет абсолютного и вечного целомудрия. Ему больше не разрешается думать о земных брачных наслаждениях, он должен постепенно все больше удаляться от любых чувственных удовольствий, ведь невинность можно утратить множеством путей – через разговор, через глаза, через уши, через желания сердца, через излишества в еде и питье. Поэтому монах должен удалять от себя все, что может нарушить чистоту его души, – избегать лжи, гордости, развлечений и умственной лени, бесполезных или непристойных слов, изящества в одежде, заботы о своем лице: он выбрал ангельский образ жизни, то есть должен жить так, словно у него нет тела.

В первую очередь он должен избегать встреч и разговоров с женщинами. Если крайняя необходимость вынуждает его видеться с ними, монах должен опасаться их как огня и как можно скорее уходить от них, потому что даже самые невинные встречи с женщинами в какой-то степени ранят мужчину. Монах никогда не должен принимать женщину в монастыре или приходить к ней. Он должен в одинаковой степени избегать девственниц и вдов, замужних женщин и монахинь. Монах должен стеречь свое сердце, и в этом случае его бдительность никогда не бывает излишней. Разговаривать с женщинами он должен только в присутствии двух свидетелей: даже после долгих лет добродетельной жизни пусть он никогда не льстит себе, считая, что находится в безопасности.

Чтобы надежнее избегать опасности, монах никогда не должен был выходить из своего монастыря. По словам святого Василия, выйти из монастыря – значит проститься с воздержанием, выйти в мир означает иметь возможность бросить взгляд на одну из тех куртизанок, чьи ласкающие слова – ловушка для ушей, чье лицо – соблазн для глаз, Своими манящими прелестями она привлечет тебя к себе, прижмется к твоему телу, притянет тебя к своей груди, ослабит твое, такое твердое, желание быть полностью целомудренным и постепенно отвлечет тебя от твоего святого образа жизни и погубит вместе с собой. Если ты случайно сможешь избежать ее сетей, воспоминание о ней будет преследовать тебя, и ты сможешь победить его лишь с огромным трудом.

Монах также должен остерегаться общения и бесед с мужчинами любого сорта, потому что есть люди, которые во всем видят причину для скандала; в особенности он должен избегать постоянного общения с юношами. Дело в том, что враг спасения часто пользуется личиной духовной дружбы, чтобы соблазнять души и увлекать их в ад. Вы, которые в открытом море сумели уберечь себя от ветра и бурь, не будете так ничтожны, чтобы потерпеть крушение в гавани. Никогда не садись около молодого монаха. Ложась спать рядом с молодым монахом, следи, чтобы твоя одежда не касалась его одежды, или пусть между вами находится старик. Если случается, что он говорит с тобой или если он поет противоположную партию в хоре, отвечай ему, опустив глаза. Нигде не оставайся с ним наедине. Гони от себя мысль о том, что в такой дружбе нет ничего дурного, потому что эти дружеские отношения – камень преткновения для невинности вашей души; учитесь на опыте тех, кто не устоял в подобных случаях.

Кроме обетов полного воздержания, совершенной бедности и полного послушания, которые монах давал в день принятия монашества, он также давал торжественное обязательство до конца своей жизни упорно упражняться во всем, из чего состоит религиозная жизнь, и делать это в одном и том же монастыре. С этого момента он не мог уйти из той монашеской общины, в которую был принят, а уйдя, стал бы преступником, как женщина становилась преступницей, уйдя от мужа, а гражданин – преступником, уйдя из гражданского общества. Связь, прикреплявшая монаха к монастырю, была такой же неразрывной, как брачные узы. Монах, ушедший из своего монастыря, был как часть тела, отделившаяся от остального организма, и его обязательно приговаривали к смерти. Наличие в монастыре нескольких плохих монахов или слабость всей дисциплины не считались достаточной причиной для ухода из братии: ведь злоба и лукавство Иуды не мешали апостолам оставаться в апостольской общине.

Чтобы объяснить эту очевидную суровость, необходимо вспомнить, что все монастыри Востока подчинялись одним и тем же правилам. У греков не было, как на Западе, различных религиозных братств с разными уставами, и монах-перебежчик нашел бы на новом месте то же, чего якобы хотел избежать, уходя с прежнего. Поэтому монастырские конституции, основанные на традициях и на постановлениях соборов, признавали только три причины, по которым монах мог уйти из монастыря: если игумен был еретиком, если в монастырь проникали женщины и если туда приводили молодых мужчин-мирян. За исключением этих трех случаев, монах не мог по своему желанию сменить место проживания; он должен был до самой смерти оставаться в добровольной тюрьме, которую выбрал для себя в день поступления в монахи.