большее пространство. Оголяя его до каменных костей. Уничтожая города и дома. Размывая дороги, и разбивая на куски мосты и дамбы. Города, которые построил Мастер, могли умереть от того, что кто-то боится того, что у него испортятся зубы. Бред… Я тряхнул головой, отгоняя дурные мысли. Именно поэтому, я двинулся вдоль ручья крови Великой Хельги, которая рожала Мастера в муках, корчась на куске льда трое суток потому, что потеряла с лишком много крови.

Хельга еще жива. Ей много лет и лицо изрезано морщинами. Волосы выбелены сединой, и глаза видят не так остро как прежде. Она потеряла многих. Но за ней след в след идут уже шестеро. У нее нет ни капли сожаления о прожитой жизни. У нее громадный кот, который ловит крыс и показывает ей кого он поймал для того, чтобы его приласкали. У нее до сих пор прямая спина, горящий взгляд воина и… как бы то ни было, великолепные белые зубы.

Я вспомнил ее совсем молодой. Она была прекрасна, как бывают, прекрасны женщины ее народа. Смоляная кудрявая шапка волос, большие зеленые глаза, сильное, стройное до черноты загорелое тело. Рядом Алексис с великолепной фигурой борца, голубыми глазами, аккуратным вздернутым носом. Они были замечательной парой, и у меня были причины гордиться ими обоими.

Я улыбнулся. Став взрослым, я очень полюбил красивых и умных женщин, похожих на Хельгу. И ни разу об этом не пожалел.

Порыжевший в тенях ручей был едва заметен. Он путался в траве. Тонул в кудрявых наростах мхов. Я терял его и находил снова. Тяжелые следы Великой Войны были уже заметны. Глубокие круглые ямы, заполненные болотной травой, были, когда то воронками от тяжелых авиабомб. То там, то здесь, смятые временем и ржавчиной торчали пустые основы тяжелых смертоносных орудий, противотанковых ежей. Уставшие жить, склонившиеся на бок огромные деревья с вывернутыми взрывами ветвями, все еще хранили в своих телах, рубчатые осколки снарядов. Где то совсем рядом должна была протекать речушка. Совсем узкая, но очень важная. Я с трудом вытаскивал ее название из своей уставшей памяти. Пустолова. Да. Почему то так, хотя в ней всегда было полно огромных, размером с лопату сазанов и карпов. Их ловят на дорожку. Длинную веревочку с грузилом и крючком, которую забрасывают на самую середину реки. Как можно дальше от берега. Туда где вечерами, собирается мошкара, и рыба, выпрыгивая из воды и, оставляя на ней аккуратные круги, быстро и аккуратно ловит их прямо в полете.

Я вышел из теней ближе на север, чем мне хотелось бы. Тени оставляли не слишком много примет и ориентиров. Много определялось мыслями и чувствами. Я думал о карпах, и Мальва скорой рысью вынесла меня мод малиновый закат. На узкую дорожку среди зарослей кукурузы, которая опускалась от небольшой глиняной хатки под соломенной крышей к реке. На крыше домика аист — символ мира и покоя свил свое гнездо и мирно стоял на длинных красных ногах, опустив голову, казалось — дремал.

Я правил поводом и лошадь спокойным шагом привезла меня к реке. Я натянул повод, не желая приближаться. Не желая участвовать и греметь своими доспехами нарушая покой и счастливую детскую радость, того, что видел. Нас было четверо, и мы были братьями. Я еще не был ни Мастером, ни даже мечником Хартленда. У меня не было ни оружия, ни доспехов. На мне были короткие холщовые штаны, простая рубаха. Я грустно улыбнулся себе на юге. — Причесаться бы. Алексис и Хельга часто приезжали в этот предел, привозя меня и Олега к детям сестер Хельги. Мы не различали ни кто мы, ни что мы. Нам нечего было делить, и у нас не было клинков. Мы ловили рыбу. Да. Тех самых огромных карпов, которые так любят вечернюю мошкару. Вадим и Валера бросали длинные лески в воду с наживкой. Место было заранее прикормлено и огромные рыбины охотно хватали жирных червяков, насаженных на крючок. Валера подсек одну из них и натужно вываживал ее для того, чтобы вытащить на берег.

Я — ребенок, спокойно присев у кромки воды ждал результата. Нет. Ни мне, ни всем нам четверым не была нужна эта рыба. Нам была нужна маленькая победа над рыбой, и мы ждали ее. Валера уставал, но очень старался и, в конце концов, вытащил, отчаянно сверкающего чешуей зеркального карпа на прибрежную траву. Он тряс рукой потому, что порезал пальцы о бечеву снасти. Ему было больно. Он кривился, но улыбался победно, потому, в этой маленькой мирной войне он победил, пусть и ценой своей крови.

Аист на крыше хаты громко заклокотал клювом. Мы резво собрали улов в большую плетеную корзинку, и, обгоняя другу — друга, бежали к хате, представляя себе, как нас будет хвалить Сола, когда увидит — насколько плетенка полна.

Я спешился и спрятался в зарослях кукурузы. Ничем я не хотел нарушить то, что видел. Ничего изменить. Ни мгновения, ни капли. Это было маленькое странное чудо, которое забывают многие. Странное потому, что далеко на севере все было иначе. Вадим и Валера приняли правду черного солнца и были смертельными врагами Хартленда. Значит и моими.

Я пропустил гомонящую четверку детей мимо себя и, ведя Мальву в поводу, спустился к берегу. Щемящее острое ощущение тоски не отпускало. Нужно было понять, что утеряно. Я подошел к самому срезу воды и осмотрелся. На серой утоптанной глине были заметны капли крови Валеры, которую он пролил, добывая пищу для нас. Для всех. Тогда это было слишком понятным и простым, для того, чтобы думать как то иначе. Правда была общей. Я поднял обрывок лески с крючком, на которой оставалась кровь нашей маленькой победы. Что может объединить больше, чем общая победа — пусть и над рыбой? Я смотал леску, в клубок и положил его в сумку. Посмотрел на низкое голубое небо. Здесь еще не шла война, и небо было чистым. Великая война была дальше на юге и у меня оставались обеты.

Мне нужно было туда, где все еще рвались бомбы и снаряды. Туда где под соломенной крышей с пустым гнездом аиста стоял угловатый тяжелый танк. Туда где Великая Хельга была еще маленьким комочком плоти в грязных тряпках с огромными голубыми как у всех младенцев глазами. Туда к самым горьким слезам Солы. Сола решила убить Хельгу, просто потому, что уже третий день не могла найти пищи и решила, что жизнь ее дочери не стоит тех страданий, которые она