себя на мысли, что завидует Денису. Своим отъездом тот решил проблему прогулов.

«Наверно, я плохой человек», – подумал Ренат.

Удивительно, но в тот же день той же мыслью задался и Крапива.

Но случилось это совсем при других обстоятельствах.

Крапива встретил свою банду. Странно, что это не произошло раньше. Возможно, весь город был занят праздником, и коллегам Крапивы было не до него.

Самое ужасное, что среди тех, кого встретил Крапива, был Тимур-малой. Собственной персоной.

Глава третья

Из Записок Рената.

За несколько месяцев до описываемых событий.

Тимур-малой

Тимур-малой был продуктом своей эпохи. Хулиганистым пацаном, возможно, тем самым, который в рекламе Херши-колы катался по классу на коленях. Тем самым – кто пришел к успеху в ту безумную эпоху.

И сегодня, вспоминая Тимура-малого, я думаю о том, как мало всего у нас было в то время. А меньше всего – денег.

Ребенку в 90-е всегда нужны были деньги. На видеосалон, на «Мортал Комбат», на много всякого. Но у родителей денег не было. И приходилось действовать самим.

Советские дети, тимуровцы, помогали старшим бесплатно. Мы, дети 90-х, делали это за деньги. Перевел пожилого человека через дорогу – рубль, помог поднять сумку на пятый этаж – два.

Наши старшие вспоминают 90-е, приговаривая "хочешь есть – умей вертеться". И они "вертелись". Ездили челноками в Турцию, работали в ларьках и крышевали их. Вкладывали в Хопер-инвест.

Но не знали, что мы, их дети, делаем то же самое.

– Есть пачка наклеек с Ван Даммом, – сказал шепотом с задней парты Денис. – Четыре рубля за десять пачек.

– Всего? Что с ними не так?

– Ну там это…

– Не тяни.

– Брак. Плохо клеятся.

Людмила Евстафьевна тем временем вещала у доски что-то про Некрасова и голодные русские деревни девятнадцатого века. До того дня, когда она стала оборотнем, оставалось еще несколько месяцев.

– Мы купим их, – сказал Денис, – возьмем в типографии красивую бумагу, наклеим на нее и будем продавать как картонки. Скажем, что так и было.

– Дэн, нас побьют.

– А мы не здесь будем продавать. В тридцатом микрорайоне.

Меня передернуло.

Если и есть где-то на Земле вход в Ад, то он находится в тридцатом микрорайоне. "30 м. н.п." – говорилось в конце каждого газетного объявления о жилье. То есть "30-й микрорайон не предлагать".

Этот микрорайон стоял на окраине города, окруженный болотами и тайгой. Говорят, что в особо холодные зимы туда забредали волки и живьем уволакивали в лес заблудших алкашей. Считалось, что волки хорошо ориентировались в важных праздниках, вроде дня сталевара, радиолюбителя и именин Анджелы Дэвис. Они караулили перекрестки каждый вечер пятницы.

Бетонные дома, п

остроенные в начале восьмидесятых, к середине девяностых уже стояли погруженными в болота по половину первого этажа, а сверху их накрывали сугробы.

Жили в 30-м микрорайоне самые опасные ребята. Лица у них были такие, будто именно они убили Бельмондо и Каттани.

Попадая в 30-й микрорайон, ты всегда был начеку, а в голове твоей беспрестанно звучала музыка Морриконе. Та самая.

Но Денис был крут. Когда дело касалось денег, он ничего в жизни не боялся.

Мы должны были отправиться продавать «кардонки» с Денисом. Но его не пустила мама.

В чужом районе надо следовать двум простым правилам. Первое: не улыбайся. Второе: если идешь по чужому кварталу и увидел компанию пацанов – подойди к ней. Не проходи мимо, как последнее чмо. Тебя поймают и побьют. Так что, притопай и спроси что-нибудь сам, заведи разговор. Если над твоей шуткой посмеялись – все, бить не будут. Но никогда, никогда не улыбайся первым!

То была холодная осень 93-го. Я стоял за ржавой трансформаторной будкой, и двое микрорайонских ребят постарше разглядывали мои «кардонки». Наконец один протянул мне их обратно и сказал:

– Мы таких никогда не видели. Картонки бывают с черепашками-ниндзя, ну или там…

– С Барби, – подсказал второй.

– Наверно, – кивнул первый, – А картинок с Вандамом я еще не видел. Могут не пойти.

– Рынок не примет незнакомый товар, – пояснил второй.

Это были девяностые. Дети хорошо владели как ножичками, так и экономическими терминами.

– Но цена хороша, – заметил первый.

– Да, надо бы Тимуру-малому показать.

От этого имени меня охватил ужас. Был у нас в городе и Тимур-большой (который еще встретится в этой истории). О нем я только слышал. Говорили, что он крышевал ларьки и заправки, что его боялись менты, что он побывал в Афгане и даже во Вьетнаме. И что он мог взять на гитаре загадочный аккорд барэ.

Так вот – Тимура-малого боялся даже он.

Меня повели к Тимуру-малому.

Мы зашли в лес. "Вот тут я и умру", – пришла мысль, когда мы остановились на опушке. Одновременно испытал облегчение – "зато не придется встречаться с Малым".

– Здесь, – сказал один из парней и указал на землю.

Второй подошел, стал разгребать опавшие еще в том году и успевшие почернеть листья. Под ними оказался люк.

"Халабуда" – вздохнул я с облегчением. Халабудами в нашем городе называли подземные станции, где пролегали теплые трубы, и куда в холодные (то есть в любые) зимы мы спускались, чтобы погреться.

Мы уселись в центре квадратного помещения, освещенного единственной лампой и тонким лучом пробивавшегося сверху света.

Шедшие вдоль стен трубы блестели влажной черной изолентой. Там, где она была порвана, торчали наружу рыжие хлопья стекловаты.

Я старался держаться от нее подальше. Говорили, что от стекловаты руки чешутся потом целый месяц.

Что-то скрипнуло. Сверху ударил сноп света. Длинная тень упала вниз. Затем в этом свете, словно в луче софита, появился пацан ростом с меня. Он был тощий, а его оттопыренные уши просвечивали розовым. Я не сразу заметил две высокие фигуры по бокам от него. Одна шевельнулась, и искра от зажигалки осветила бородатое лицо.

– У нас гости, – полуспросил Тимур-малой.

Ему рассказали обо мне, показали товар.

Он долго рассматривал картонки, переворачивал, проверял не отклеиваются ли. Но я это предвидел и приклеил наклейки так аккуратно, что получилось без стыков.

А потом Тимур-малой посмотрел на меня и нехорошо улыбнулся.

"Вот тут-то меня и закопают", – снова подумал я.

– Какое совпадение, – протянул он. – Точно такие наклейки несколько дней назад мы продали в Двадцать пятую школу. По пять