Каждый преподаватель уверен в том, что именно его предмет самый главный, и всегда напоминает об этом родителям на собрании. «Ваша дочь, конечно, замечательная. Но в ее сочинениях так много ошибок». «На физике и только на ней стоит наш мир». А математика – так это вообще «царица наук».

На этой ярмарке тщеславия для предмета Тамары Георгиевны не оставалось места. И Тамара Георгиевна год назад начала экспериментировать. Что-там у молодежи модного? Рок. Отлично, будет им рок.

Рок для Тамары Георгиевны делился на плохой и хороший. К плохому року относился «весь этот ваш металл». Был для нее и хороший рок. Гарри Мур, «Смоки» и группа «Скорпионз», у которой все прекрасно, кроме названия.

Сегодня она добралась до мюзикла «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», который считала правильной советской рок-оперой. Ренат уже слышал эту музыку у некого Эндрю Уэббера на папиной видеокассете «Иисус Христос – суперзвезда». Но спорить с учительницей не хотел, потому что думал о вторжении пришельцев.

К тому же у оперы был важный для Тамары Георгиевны контекст. Она (опера и учительница) говорила о борьбе отважного героя с ястребами капитализма, угнетающими рабочих и крестьян далекой Калифорнии.

В затылок Рената ударилась записка. Он нагнулся, взял ее и развернул. «Ты сегодня не блистаешь. Что-то случилось?», – говорилось в ней. И далее шла подпись: «Катя».

Катя проявляла к Ренату особый интерес, но происходило это почему-то только на уроках музыки.

Он перевернул записку и написал на обратной стороне: «Голова забита войной с пришельцами. Р.» и, когда учительница отвернулась, бросил записку Кате.

Так они и перекидывались посланиями до конца урока.

«Я трачу время, – думал Ренат, – пришельцы строят козни, а все куда-то подевались»

Он только сейчас вспомнил про Ненси.

Сегодня Людмила Евстафьевна совсем не походила на оборотня. Она улыбалась и вполне по-человечески рассказывала о дуэли Онегина с Ленским.

– Все грехи этого мира рождаются из мелочей, – говорила Людмила Евстафьевна. – Казалось бы, безобидный флирт с чужой невестой привел к великой трагедии, – она говорила это, но смотрела вовсе не на класс, а в окно. Пару ребят, которые думали, что она их не видит и можно шептаться, Евстафьевна уже успела выставить за дверь, – Из этого мы делаем вывод – дамы должны быть всегда бдительны и не позволять себе лишних разговоров с посторонними мужчинами.

Алена считала иначе. Как по ней, то Онегин был редким проходимцем, столичным мажором, дорвавшимся до простых сельчан и несчастной дуры Ольги. Это же было очевидно. И непонятным оставалось лишь одно – как Людмила Евстафьевна превратилась не только в монстра, но и в ханжу.

Умение превращаться в чудовище казалось чем-то потусторонним, почти неправдоподобным. На этом фоне кажется более убедительным, и оттого страшным, когда человек становится лицемерным злыднем. Эту проблему не решить ударом арматурой по затылку.

– Если у тебя, провинциальной девицы, ветер в голове, – говорила оборотень, – это твои проблемы. Только будь добра, умей отвечать за базар.

Настоящая Людмила Евстафьевна никогда бы себе не позволила выражения «отвечать за базар». Это же не из ее лексикона. Неужели другие этого не видят?

Другие наверняка видели, но виду не подавали.

– В галактике есть места… – вдруг продолжила учительница. – Ну, представим себе это. Так вот, в галактике есть места, где совсем не существует полов. А значит, убийств. И войн. Все живут мирно, ради общей цели, как единый организм.

«Так вот куда ветер дует! – поняла Алена. – Единый организм, стало быть».

– И поэзии, значит, тоже нет, – раздалось с камчатки, – Пушкина, Лермонтова.

Это говорил Андрей, троечник, который много читал, но не гнался за оценками.

Людмила Евстафьевна будто смутилась, потом кивнула.

– Да, представьте себе, – сказала она, – и поэзии тоже. Но вот что я вам скажу, детишки. Как сказал один мудрый человек, если Лувр будет гореть, я спасу из него кошку, а не Рембрандта.

«Эта тварь, – подумала Алена, – на редкость хорошо знает наш мир. Она вовсю использует память Людмилы Евстафьевны, но только в своих целях. Или они долго наблюдали за человечеством, прежде чем напасть».

Алена решила, что нужно поделиться этим соображением с Ренатом, раз уж они договорились, что она будет ходить на уроки, чтобы наблюдать за училкой. Ренат был самым умным в их компании, хотя и немного трусливым. Зато в пришельцах разбирался лучше всех, потому что все время про них смотрел или читал.

Они встретились в столовой, где в тот день давали пюре с вареными котлетами и клюквенный компот.

– Ну как там наш оборотень? – спросил Ренат.

– Они хотят сделать нас бесполыми, – сказала в ответ Алена.

– Ну-ка, давай поподробнее, – заинтересовался Ренат и почему-то покраснел.

Алена как могла процитировала слова Людмилы Евстафьевны.

– Общая цель, говоришь? Единый организм? – Ренат задумчиво кивнул. – Стало быть, они собираются превратить нас в коллективный разум.

Про коллективный разум он узнал из фантастических рассказов. Как правило, те истории были жуткими. Люди там были что муравьи, подчиненные единому интеллекту.

– По крайней мере, мы теперь знаем их цели. Осталось только узнать, с какими новостями придет наш Страж Врат.

Он еще вспомнил о Крапиве. Тот куда-то пропал с самого утра.

В эти минуты ни Ренат, ни Алена, ни Денис, ни даже Страж Врат не знали, что увидят Крапиву еще не скоро. А когда увидят, будет уже слишком поздно.

Глава пятая

Вторник, 10 мая 1994 года

Ничто не предвещало беды, пока рано утром на пороге дома Крапивы не появился сам Тимур-большой. Долговязый, лысый, как всегда одетый с иголочки – в шикарных армейских ботинках, джинсах и черной косухе. В руке у него была желтая ленинградка3, которую он только-что у кого-то отжал.

Первым делом он похвастался трофеем, а потом рассказал Крапиве план.

В город оказывается завезли страшно крутую и страшно дорогую музыкальную технику. Грех такое не стащить.

Технику держат в гаражах. Только не в тех, что за микрорайоном, а в больших у причала.

– Там этого добра хоть залейся, но времени у нас будет мало. Потому нужно максимальное количество рук. Максимальное, понимаешь?

– Хорошо, – сказал Крапива, потер руки и для пущей убедительности хитро улыбнулся.

С убедительностью не сработало.

Тимур-большой изучал лицо Крапивы.

– Что-то ты мне не нравишься. Тут ходят слухи что ты сдал.

– Да не, я в деле.

– Вот и отлично. На гаражи идем сегодня ночью.

– Как, сегодня? Почему так быстро?

Тимур-большой улыбнулся.

– Потому что с выходных все знают об этом плане, да тебе не говорят, – он похлопал Крапиву