Пальцы Давида начинают двигаться вверх по талии. Я вздрагиваю, опускаю взгляд на его руку.

—Убери!

—Это так не работает. Ну же, думай, Лера,— выдыхает мне в лицо.

Он уже совсем близко. Нависает надо мной. Склоняет голову, заглядывая прямо в глаза. Вторая его рука упирается в зеркало у моего плеча. Я отчего-то паникую. Наверное, даже больше, чем если бы меня и в самом деле зажал в примерочной незнакомец.

Я бы, по крайней мере, начала кричать, а здесь мои призывы о помощи будут неуместными.

Одной рукой я все еще прижимаю к груди футболку, вторую опускаю и с силой впиваюсь ногтями в запястье Давида.

—А кошечка, оказывается, умеет царапаться,— морщится он. Это наверняка больно.— Но разве этому я тебя учил? Не помню такого приема.

—Я его только что придумала.

—М-м-м, тогда я тоже кое-что придумал.

И пока я пытаюсь предугадать, что Давид собирается делать дальше, он одним резким движением хватает меня за кисти и заводит руки вверх, за голову.

Футболка падает на пол. Мои глаза расширяются от возмущения. Взгляд Давида опускается на мою грудь. Его кадык дергается. Он вдавливает меня в холодное зеркало. Я почти не дышу, но стараюсь не подавать виду, что меня волнует тот факт, что я перед ним почти обнаженная.

—Это был нечестный прием. Но я могу ответить тебе так же. Позову на помощь, и охрана магазина выведет тебя из здания,— мой голос звучит не так уверенно, как бы хотелось. Все же близость Давида сбивает с толку. А еще так не вовремя вспомнился его поцелуй.

—Я успею заткнуть тебе рот еще до того, как ты выдавишь из себя хоть слово, Лера,— угрожающе говорит он, словно и в самом деле собирается сейчас сделать со мной что-то плохое.— Так что там с приемами самообороны? Как бы ты освободилась, если бы ситуация была реальной?

—Я бы ударила в колено,— после заминки отвечаю я, решая, что лучший способ отделаться от Давида — сделать, как он просит.— Это очень больно. Нападающий отступил бы на шаг и…

—У тебя слишком мало места для маневра,— резко перебивает меня он.— Ты не смогла бы поднять ногу достаточно высоко, чтобы ударить по коленям. Еще варианты?

—Ударила бы головой в подбородок?— спрашиваю неуверенно. На самом деле я мыслями уже далеко от самообороны. Давид так тесно прижался ко мне, что я чувствую твердость его паха. И это сбивает с толку.

—Как насчет ударить по костям лодыжки?— после недолгой паузы предлагает он.

Я прочищаю горло. Беру себя в руки, а мысли под контроль.

—Это было бы достаточно больно для того, чтобы он ослабил хватку и отступил на шаг,— соглашаюсь с ним.

—Дальше ты смогла бы без труда ударить его с размаху в пах и после этого сбежать или позвать на помощь. Я тебя не отпущу сегодня с тренировки, пока ты не будешь на автомате выполнять все удары и понимать, когда какой применять. А пока я, пожалуй, сделаю то, о чем ты меня просила. Помогу с застежкой.

Давид резко разворачивает меня спиной к себе. Я чувствую себя куклой в его руках. Я не успеваю запротестовать, его пальцы уже касаются моей кожи на спине. А бюстгальтер свободно свисает на груди.

Запоздало вспоминаю, что стою перед зеркалом и Давид с легкостью может лицезреть мою обнаженную грудь. Я тянусь к лифчику, испуганно таращась на бывшего мужа, но он перехватывает мои руки, не давая мне этого сделать.

—Не так быстро,— шепчет мне на ухо Давид.

И вдруг что-то щелкает в моей голове. Я ведь уже не та Лера, которой была когда-то. Не робею перед мужскими взглядами и чувствую себя достаточно уверенно в общении с противоположным полом.

Да я мужиков голых рисую! И не самые приличные их части!

Нельзя, чтобы Давид считал, что я смущаюсь в его присутствии.

Я наконец-то перестаю сжиматься, распрямляю плечи, свободно делаю вдох, через отражение в зеркале даю понять взглядом, что меня абсолютно не волнует тот факт, что у меня сейчас соски встали. От прохлады, а не от возбуждения.

—Я и забыл, какая у тебя охрененная грудь,— его голос звучит хрипло и низко, отдаваясь вибрациями в моем теле.

—Ты хотел сказать маленькая?— Выгибаю бровь, смело выдерживая его взгляд в зеркале. Между нами искрит, воздух под напряжением, а время застыло.

—Ты всегда была слишком несправедлива к себе. К тому же не все мужики кайфуют от больших сисек.

—И ты из таких?— спрашиваю с насмешкой.

—Ну, я же сказал, что сиськи у тебя отменные.— В глазах Давида пылает опасный огонек.

—Это было грубо,— дергаюсь я, пытаясь освободиться, но ничего не выходит. Леонов как скала, с места не сдвинешь.

—Грязно,— не соглашается он со мной.

—Нет, грубо. И неуместно. Мы в разводе, а я стою перед тобой почти обнаженная. Дай мне одеться.

—Еще минуту, обещаю. У меня вдруг случилась ностальгия. А знаешь, по чему я скучаю больше всего?

—Боюсь представить.

—Зачем представлять, если я могу показать?— хитро улыбается он.

Я замираю, моргаю несколько раз, неотрывно смотря на Давида. С трудом сглатываю слюну, что собралась во рту. Он прижимается ко мне теснее, пальцами ведет по ребрам. Нежно так и почти невесомо. Щекотно. Замирает там, где начинается грудь. Костяшками пальцев проводит под ней.

Я почти не дышу. По телу проходит мелкая дрожь, руки и ноги внезапно прекращаются в ледышки.

Я не могу ни слово вымолвить, ни пошевелиться. Давид и сам задерживает дыхание, действует несмело, несмотря на свои откровенные слова.

Еще мгновенье, и он подушечкой большого пальца прикасается к затвердевшим соскам. Я едва сдерживаю стон. Даю себе несколько секунд, прежде чем вернусь в реальность.

Это все так знакомо. Я и он. Его руки на мне. Возбуждение, а после наслаждение. Но сейчас все ощущения, что я испытываю, неправильны. Мы в разводе. Между нами лишь пепел. Ничего не склеить, не вернуть.

У Давида наверняка за эти три года были другие женщины. Он мужчина, для них не так важна эмоциональная привязка в партнеру во время секса. Почему-то мысль о том, что он спал, а может, и встречался с другими, вызывает неприятный зуд под кожей.

—Пахнешь так,— глухо произносит Давид, зарываясь лицом в моих волосах, и сминает в ладони мою грудь.

Делает больно, но ощущения так обострены, что превращаются в наслаждение. Контраст его прохладной кожи с моей горячей невероятный.

Нужно прекращать это.

Прямо сейчас.

Пульс отдает в виски.

Дышать так тяжело, почти невозможно.

Второй рукой Леонов обвивает меня за талию, легко кусает шею, щипает за сосок. Грудь стала тяжелой и безумно чувствительной.