к автомобильным журналам, навел порядок в ящиках с подержанными книгами. Рука пульсировала глухой болью, пока он отпускал покупателей и помогал отцу с газетами. Затем спросил, можно ли взять машину. Отец ответил, что заправил бак еще вчера, и поинтересовался, как он будет переключать скорости перебинтованной рукой. Андреа ответил, что это не проблема, и взял ключи из ящичка.

С трудом справляясь с переключением передач, он добрался до Корветто, на светофорах сжимал и разжимал кулак, чтобы привыкнуть к боли, перестал только тогда, когда выехал на окружную. Повернув к Сан-Донато, сбросил скорость и увидел, что на футбольном поле никого нет. Доехал до дома – ни следа знакомых машин. Позвонил Кристине и сказал, что рука болит уже меньше, но он заедет к врачу на осмотр, а потом поужинает с родителями.

– Что ты им рассказал?

– Сказал, что порезался.

– И они поверили?

– Понятия не имею. Может, и нет.

– Брат не берет трубку.

– Я уже захожу к врачу.

– Я сама поговорю с ним сегодня.

Попрощавшись с Кристиной, он вышел из машины и поспешил к дому, перелез через прохудившуюся сетку и прошел на задний двор. На пыльном задворке валялись лопаты, которыми воспользовались, чтобы закопать Цезаря, и какие-то ведра. Заглянув в будку, он обнаружил скрученную цепь. На самом деле это были две цепи, соединенные карабином; разъединив их, он выбрал ту, что покороче. Вытащил ее из будки и обмотал вокруг здоровой руки. Вышел на улицу и сел в машину, сдал назад, припарковался за поворотом. Включив радио, принялся ждать; он не знал, появится ли сегодня брат Кристины или нет. Тот часто бывал у старика-отца, за которым они с сестрой смотрели по очереди. Решив ждать до заката, Андреа прослушал выпуск новостей и песню Карбони: он полюбил Карбони после концерта в Ассаго. Перечитал сообщение от Маргериты (с недавних пор они переписывались), потом она ему позвонила и ни с того ни с сего предложила вместе выпить кофе в субботу или воскресенье. Он выключил радио и опустил сиденье.

Когда показался «Форд Фиеста», он почти задремал, рука пульсировала от боли, на телефоне было два пропущенных звонка от Кристины. Андреа подождал, пока парень припаркуется, выйдет из машины и войдет в дом. Затем Андреа поднялся и хлопнул дверцей, цепь свисала вдоль его ноги.

Три раза ударил в дверь ногой и, едва она открылась, бросился на противника. Он хорошо работал кулаками: правда была в том, что его тело годилось не только для профессиональной деятельности. Железные мышцы, гибкие суставы, быстрая реакция – отличное подспорье в драке. Резкий толчок – и тот, другой, уже на кухонном полу. Прежде чем пустить в ход цепь, Андреа дал ему время подняться и прохрипеть: какого черта. Получив удар в бок, тот снова упал, и Андреа принялся молотить его цепью по ногам. Андреа видел, как у него пошла пена изо рта, как он старался извернуться, отползти на руках, а затем обмяк. После удара в берцовую кость Андреа внимательно на него посмотрел: его обездвиженный ровесник, корчась от боли, приподнял голову, чтобы ощупать и рассмотреть переломанную ногу. Андреа ударил в последний раз и прислонился к столу.

Перевязанная рука не пострадала, а та, в которой он сжимал цепь, горела огнем. Тот, другой, стонал и держался за бедро. До Кристины и Андреа он был таким же: околачивался в «Магнолии», приторговывал кокаином, чтобы немного заработать, с пивом в руках искал в интернете бои без правил, делал ставки и привыкал к виду израненных животных.

– Ты мне ногу сломал.

Тот, другой, приподнялся и, прислонившись к стене, тяжело дышал.

Андреа выпустил цепь из рук и взглянул на диван: на подлокотнике валялись окурки и пустая пепельница, на подушке – колода карт и смятая упаковка от печенья.

– Ты мне ногу сломал. – На свету его глаза будто запали. Он дотащился до сундука, ухватился за крышку руками, затем, поднявшись на локтях, привстал на одну ногу. – Это ты убил собаку. Ты тоже виноват.

Андреа на него не смотрел.

Тот, другой, прислонился к сундуку, как фламинго, искавший точку опоры, потом с хрипами съехал вниз:

– Ты убил его, а не я.

Пройдя мимо него, Андреа вышел наружу. Кристина сидела на нижней ступеньке и смотрела на дорогу. Ее волосы были собраны в хвост. Она повернула голову, но глядела не на него, а на открытую дверь. Не сказав ни слова, Андреа направился к калитке. Прежде чем выйти на дорогу, он обернулся: она пошла к брату, и ему, как всегда на пороге расставания, стало страшно.

На пороге агентства Маргерита прикидывала в уме шансы остаться без мужа. Она не сомневалась, что если история с Андреа получит продолжение, то ее брак треснет по швам. Опьянение, сказала бы Немировски. Открыв дверь, она выключила сигнализацию и скрылась в туалете. Там она проскандировала своему отражению в зеркале:

– Ты охотница за молодыми физиотерапевтами.

Она чувствовала себя другой – более цельной – и сознавала, что то, что ее пугало на самом деле, было страхом мало-помалу потерять Карло в душе. Поэтому она и рассказала ему об Андреа во время секса в надежде, что такая откровенность приоткроет их герметично законопаченные «отсеки». Да и потом, что может отнять это новое тело у ее отношений с мужем? Может, ей даже не понравится. А может, их отношения заиграют новыми красками. Как ее раздражала эта психология для бедных – связывать измену с несчастливым браком. Она бы изменила ради широких плеч и крепких ягодиц Андреа. Потому что он был молод и скромен, и ей хотелось помочь ему раскрыться. Но главное: этот парень хотел ее. А ей хотелось быть желанной, как раньше, до всех этих помолвок, алтарей и приобретенных в кредит квартир. Ее поражением было не столько отрицание самого бунта (его она не отрицала), сколько нежелание идти на компромисс: если она заглядывалась на физиотерапевта, это не давало права ее мужу заглядываться на других. Открыв в себе черты властной женщины, Маргерита и не думала идти на уступки. Раздражение от недоразумения в туалете притупилось, однако она была далека от того, чтобы спустить все на тормозах. Андреа был всего лишь компенсацией? Нет, Андреа был ее желанием!

Она отправила ему сообщение, его ответ был сдержанным, за исключением многоточия в конце предложения: он написал, что ждет ее на приеме в понедельник. Однажды Карло ей сказал, что многоточие – это признак слабости: писатели прибегают к нему, если в чем-то сомневаются. Затем она прочитала «Похождения скверной