Не желая случайно оконфузиться, я заметила лишь, что женщина эта, похоже, стеснена в средствах, и затем осмелилась высказать предположение (на самом деле единственное, пришедшее мне в голову относительно личности «Б. К.»), что прежде она работала в услужении, а ныне впала в нужду.

— Да! — воскликнула леди Тансор, внезапно просветлев лицом. — Вы угадали! Вы сущее чудо, Алиса. Вижу, впредь мне придется быть поосторожнее, иначе вы раскроете все мои маленькие секреты! Вы правы: она служанка, бывшая няня, одно время смотревшая за моей сестрой и мною. Милая, славная миссис Кеннеди!

— Значит, ее зовут Кеннеди? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает миледи и после непродолжительной паузы добавляет: — Миссис Берта Кеннеди — в детстве мы называли ее Би-Кей.

— А муж у нее есть?

— Она вдова, увы, и оказалась в крайне стесненных обстоятельствах. Разумеется, я почитаю своим долгом выдавать ей небольшое вспомоществование, когда она обращается ко мне, что она делает крайне неохотно и с полным пониманием необходимости сохранять наши сношения в тайне. В сегодняшнем письме я послала немного денег, дабы облегчить ей нынешнее бедственное положение. Вот почему я велела вам тотчас же возвращаться обратно — чтобы не ставить дорогую миссис Кеннеди в неловкое положение. Бедняжка! Увидеть ее в такой нужде спустя долгие годы — это стало для меня настоящим потрясением.

— Так значит, вы виделись с ней, миледи?

Она на миг смешалась, но быстро овладела собой.

— Разве я сказала «увидеть»? Я имела в виду, разумеется, узнать о ее жизненных невзгодах из письма, недавно полученного от нее.

Баронесса медленно опустилась на приоконный диванчик — с тихой улыбкой, которая, полагаю, долженствовала выражать умиление, вызванное мыслями о бывшей няне, но в которой мне, при воспоминании о противной неряшливой старухе с грязными цепкими руками, почудилось скорее облегчение.

Одев миледи к вечерней трапезе, я наконец вернулась в свою комнату, подробно записала в Секретном дневнике все события дня и немного почитала мистера Уилки Коллинза, пока мне самой не настало время спуститься к ужину.

За столом в комнате старшего дворецкого сидели в ряд мистер Покок, мистер Маггз, Генри Кресвик и Джон Бримли, камердинер мистера Рандольфа, — самодовольный толстощекий малый с густо напомаженными волосами и насмешливо-презрительным видом человека, познавшего тайны мироздания, недоступные больше никому на свете.

Миссис Баттерсби молча сидела на своем месте во главе стола. Рядом с ней располагался еще один человек, которого, вместе с Джоном Бримли, мне сейчас представили: мистер Артур Эпплгейт, сам старший дворецкий.

— Так вы говорите, погребение состоится в следующую среду, мистер Покок, — произнес мистер Эпплгейт — чисто выбритый круглолицый мужчина с коротко подстриженными седыми волосами и хриплым одышливым голосом.

— Точно так, — подтвердил дворецкий, отпивая глоток ячменной воды. — Тринадцатого числа в одиннадцать. Мистер Кэнди, насколько мне известно, тяжело болен и дни его сочтены, так что службу придется отправлять мистеру Триппу. Ах, был бы здесь доктор Даунт! Вот уж кто имел призвание к таким делам. Лучше его никого не знаю.

— Значит, мистер Покок, вы застали время, когда местный приход возглавлял доктор Даунт? — спросила я.

— Ну да, — ответил он. — Я поступил сюда на службу в пятьдесят седьмом году, в должности младшего дворецкого под началом мистера Крэншоу. Доктор Даунт покинул бренный мир в следующем году, но в округе все хорошо помнят его как человека исключительно образованного и очень доброжелательного.

— Здесь вы правы, — согласился мистер Маггз, уже перебравшийся в кресло у камина, чтобы выкурить трубочку. — И как же все у нас переменилось с появлением нового пастора!

— Ну, он уже давно не новый, Маггз, — возразил мистер Покок. — Однако вы правы: мистер Трипп во всем полная противоположность своему предшественнику. И да, доктор Даунт превосходно проводил заупокойные службы. Я присутствовал на похоронах старого Боба Мандэя — последних с участием прежнего пастора, если мне не изменяет память, — и скажу вам прямо: я в жизни не слышал надгробной речи лучше. Но сколь же, верно, было тяжело — даже для него, привычного к таким вещам, — похоронить единственного сына, причем всего спустя год после того, как он проводил в последний путь своего давнего друга, отца миледи. Это доконало беднягу, вне всяких сомнений.

— Да, истинно так, — согласился мистер Эпплгейт, печально качая головой.

— Леди Ти, полагаю, будет на похоронах старого профессора? — спросил Генри Кресвик.

— Ну разумеется, — вступил в разговор всезнающий Джон Бримли, одаряя своего собрата-камердинера презрительной улыбкой.

— А ты-то что знаешь на сей счет, Джон Бримли? — пренебрежительно бросил Кресвик.

— Уж всяко побольше твоего.

— Да, она будет, — вмешался мистер Покок, кидая предостерегающий взгляд на обоих молодых людей и отпивая очередной глоток ячменной воды.

Когда он поставил стакан на стол, я спросила, как долго покойный профессор Слейк исполнял обязанности хранителя библиотеки. Дворецкий на миг задумался, потом крикнул в открытую дверь, обращаясь к мужчине в старомодном фраке с бархатными лацканами, стоявшему у камина в столовой зале и разговаривавшему с одним из подручных мальчишек:

— Эй, Джеймс Джарвис! Когда профессор Слейк впервые приехал сюда?

— В феврале пятьдесят пятого, — незамедлительно последовал ответ.

— На Джеймса Джарвиса всегда можно положиться, — сказал мистер Покок, явно довольный собственной смекалкой, выразившейся в том, что он мигом сообразил переадресовать вопрос к обладателю столь феноменальной памяти. — Тридцать лет служит здесь привратником и ни разу такого не случалось, чтобы он запамятовал какую-нибудь дату. Профессор Слейк, мисс Горст, был добрым другом доктора Даунта и отца ее светлости, мистера Пола Картерета — вам, верно, известно, что мистер Картерет приходился кузеном покойному лорду Тансору, хотя и служил у него секретарем?

Прежде чем я успела ответить, зазвонил один из множества колокольчиков, висевших в дальнем углу комнаты.

— Бильярдная, — усмехнулся мистер Покок, вставая из-за стола. — Опять мистер Рандольф разбивает в пух и прах своего брата. Мистер Персей всегда топит горечь поражения в крепком бренди. Псовая охота да бильярд — только в них мистер Рандольф и берет верх над братом, благослови Господь славного малого. Но на свете не найдется сердца добрее или преданнее, точно вам говорю.

— Кто хочет знать?

Неожиданный вопрос — никак не связанный с последним предметом разговора — громогласно прозвучал из уст вышеупомянутого Джеймса Джарвиса, сейчас стоявшего в дверях.

— Что такое, Джарвис? — удивился мистер Покок.