зал:

– Мы спасены! С нами гений! Братва, слушайте, что за шедевр эта беловолосая красотка сбацала за пять минут!

И начал громко декламировать:

Колобок-сан и честь самурая

Жили-были дед да баба

На окраине Киото.

Оба были самураи,

Служба князя Мамамото.

«Баба-сан, – сказал с поклоном

Дед, надев на ноги тáби, —

Закусить сакэ мне нечем,

Колобок хоть испекла бы».

Баба тоже поклонилась

И, составив икэбану

«Отплывающая лодка»,

Принялась за дело рьяно.

Взяв фамильную тясяку,

Поскребла она сусеки

И, добавив два кусочка

Нежной рыбы Куккуреки,

С рисовой мукой смешала,

И изделие слепила,

И под звуки сямисена

Его чаем окропила.

Колобок остыть поставив

На окошко меж бонсаи,

Баба чем-то отвлеклася,

Что прилично самураю.

Колобок же оглянулся

И, крича: «Банзай-подвинься!», —

Спрыгнул из окна на землю,

Бусидó забыв, как ниндзя.

Сквозь распахнутые сёдзи

Он на волю покатился,

А у бабы в изумленье

Чуть инфаркт не приключился.

Два меча своих фамильных

Доставая из комода,

Баба бедная вздыхала

Громко, аж на всё Киото.

К ней на вздохи дед примчался,

Всё они вдвоём решили

И совместную сеппуку

С удовольствием свершили.

Колобок же покатился

В направленье Фудзиямы.

Встретив Кицунэ-лисичку,

Он сказал лисичке прямо:

– Хочешь, расскажу я хайку

 Иль про сакуру спою я?

– Ну конечно, аригато,

Только слушать не хочу я.

Ведь побеги из окошка

Аморальны и бесчестны! —

Это Кицунэ сказала

Своим ротиком прелестным.

Колобок же от жестоких

Слов таких не заслонился,

Тоже совершил сеппуку —

На две части развалился.

Совершать ли ей сеппуку,

Кицунэ засомневалась,

И она на всякий случай

Тоже с жизнию рассталась.

Потому что самураю

Честь дороже жизни тленной

На окраине Киото,

На окраине Вселенной…

Закончил, обвёл всех торжествующим взглядом и сказал:

– Это я её нашёл. Талант.

Инну обнимали, хлопали по плечу, дёргали за волосы:

– Ну ты крута безмерно!

– То, что надо! Ребята, основной текст читает, конечно, Сашка, его с самого дальнего ряда расслышат, остальные изображают героев.

– Чур, я Кицунэ!

– Занавес натягиваем, сразу репетировать будем.

– Сеппуку изобразим, уронив голову деда в зал. Будто он сам себе голову отрезал.

– У Колобка так же сделаем. Я буду Колобок, у меня фигура похожая.

– Фигуру за занавесом не видно, а голос у тебя точно колобковый.

– Ну и девка! Пушкин отдыхает. Причем давно.

– Может, отдохнул уже и переродился этой вот… как тебя зовут?

– Сашка, ты её в каком Голливуде нашёл?

– Это моя сестра, – растолкала всех Ксюха с нагинатой в руках. Оказалось, что нагината – это почти то же, что и катана, только на длинной палке. По крайней мере, так показалось Инне. А на швабру нагината вблизи вообще не похожа.

– И ты молчала, что у тебя такая сестра? – возмутился белобрысый Сашка. – Ну, знаешь!

– Она моя сестра только на шесть дней, – объяснила Ксюха. – В понедельник прилетела, в субботу улетит.

– На Луну?

– В Питер.

– Красивые в Питере девчонки родятся, – грустно сказал белобрысый почти тихо. – Это от сырости, у них там от Балтики влажность высокая. Ладно, у нас есть сегодня и завтра. Ну-ка повернись, сестра сестры моей сестры. На кукольный театр такую красоту тратить грех, кукловодов не видно за занавеской. Волосы – прямо серебро. Сражаться-то совсем не умеешь?

– Нет, – виновато признала Инна, ошалевшая от похвал и комплиментов.

– Жаль. Так и вижу: ты мечешься по сцене с катаной, а волосы серебристыми прядями вьются по ветру, повторяя движения клинка… вентилятор за сценой можно поставить.

Главный злодей тебя рубит катаной, ты падаешь, серебряные волосы взметнулись в последний раз… здорово.

– Санечка, зачем такую красивую девушку рубить на кусочки? – заметил подошедший Брамс. – Её надо использовать в мирных целях. Посмотри, она тебе таки никого и не напоминает?

Вся секция уставилась на Инну. Та аж бордовая сделалась от смущения.

– Такая расцветка тоже ничего, но лучше верни прежнюю окраску, – приказал белобрысый. – Брамс, ты прав, как всегда, аж противно. Это же вылитая кицунэ!

– Причём кюби-но кицунэ, девятихвостая и серебряная, – уточнил Брамс. – Конечно, я прав.

– Хвост серебристо-чёрной лисы у меня есть, – сказал белобрысый. – У матери на воротнике. Ничего, сейчас уже не зима, авось мама не заметит. Итого один хвост имеется. Ещё восемь надо где-то брать.

– Обойдёмся одним, – сказал подошедший сенсей. Он всё это время тренировал шестерых с мечами, не отвлекаясь на происходящее. – Сашка, продумай сюжет. Кицунэ может и спокойно сидеть на дереве, не обязательно ей мечом махать. А вы вокруг устраиваете показательный бой.

Инна сразу вспомнила ту псевдояпонскую гравюру с сидящей на ветке девушкой-лисой.

– Всё! За работу! – приказал сенсей. – Борис, за тобой музыкальное сопровождение согласно фамилии. Аля и Катя делают цветы сакуры из туалетной бумаги, я как раз розовую купил. За ветку отвечает Алекс. Ваня, ты…

– Да знаю, знаю, – проворчал худощавый брюнет с хищной улыбкой, слегка похожий на японца и совсем не похожий на Ваню. – Опять делать сямисэ́н из балалайки.

– Ксенечка, детка, ты таки собираешься сражаться нагинатой или ты собираешься любоваться на свою бесспорно прекрасную сестру до тех пор, пока не зацветёт сакура? – спросил Брамс.

Ксюха тут же встала в стойку, задрав нагинату в небо совершенно неканонически.

В левом углу зала уже натягивали занавес – репетировать кукольный спектакль про Колобка. Белобрысый Сашка учил наизусть воодушевлённо и очень громко: «Жили-были дед да баба на окраине Кио-о-о-о-ото!» Оконные стёкла резонировали в такт со строчками.

– Ужас как орёт, – прошептала Инна. – Хуже, чем О-Цюру.

– У него брат почти глухой, он привык дома кричать, чтоб тот услышал, – тоже шёпотом пояснила та девочка, которая Пушкина. – Ничего, это только по первости раздражает, а мы уже и не замечаем. Он красиво читает, с выражением. Мне нравится.

– Мне тоже нравится, – согласилась Инна. Ей всё тут нравилось, особенно когда её хвалили. – А ещё я могу помогать делать цветы сакуры.

В общем,