знаю, что у них «пежо»), и даже самый главный красавец в школе написал, что…

– Они глупые, – перебила Ксюха. – Они смотрят глазами. Надо видеть суть, как японцы. Я-то сразу разобралась, что ты красавица. И этот бешеный самурай с заячьими ушами с первого взгляда в тебя втюрился. Инка, признайся, ты не человек? Ты настоящая кицунэ и тебе тысяча лет?

– Ой, сомневаюсь, – засмеялась Инна. – Если мне тысяча лет, почему у меня трояк по истории? Я никак не могу запомнить даты и события, что, когда и где было и чем закончилось. Даже последние сто лет, не то что тысячу.

– Вот видишь, всё подтверждается: тебе тысяча лет, поэтому у тебя уже склероз, – фыркнула Ксюха. – За тысячу лет хоть кто половину позабывает. Знаешь, всё-таки плохо, что ты так и не видела цветущей сакуры.

– Только из туалетной бумаги, – опять засмеялась Инна. – Из розовенькой.

– Да, наша туалетная сакура была грандиозна, – согласилась Ксюха. – Размерчик особенно хорош. Но знаешь, давай пройдём ещё разок мимо Японии, вдруг она расцвела? Ещё не стемнело, по крайней мере у нас.

Девчонки улизнули от восхищённых Инкиных обожателей и пошли в любимое место за рябину.

– Нет, не цветёт, – огорчилась Ксюха. – Почки набухли, и отдельные цветочки показались. Но не то. Обидно. Ой, Сумико к нам идёт!

Действительно, к ним торопилась Сумико.

– Конбанва, дорогие девочки, – сказала она на своём жутком японско-русском языке. – Я вас целый день караулю. У меня такая странная новость. Отец сказал, что ему десятник сказал, что ему сказал тамошний ёрики… как это по-вашему… полицейский.

– Ой как сложно, ты суть говори, – перебила Ксюха, сразу заволновавшись.

– Суть такова: в лесу за горой Исуду объявился новый демон. Он горбатый и ушастый, у него волшебный плащ, вышитый персиками с горы Куньлунь, дарующими бессмертие.

– Синими и красными? – понимающе уточнила Ксюха.

– Хай. И он идёт, и его никто не видит, потому что у него на шее – звёздная жемчужина девятихвостой кицунэ! Поэтому он невидимый.

– А если он невидимый, то откуда знают, как он выглядит? И про помидоры… то есть про персики? – спросила Инна.

– Ну, не знаю, но так все говорят. Интересно, правда?

И лукаво оглядела сестричек.

– Очень интересно, – подтвердила Ксюха. – Аригато, Сумико. Большое русское аригато.

Сумико засмеялась и пошла к дому своими маленькими шажочками.

– Давай и мы домой, – сказала Ксюха. – Сакура не цветет ни фига. Тебя твоя мама ругает, когда ты говоришь «ни фига»? Меня моя ругает. Безумный был день. Надеюсь, на сегодня неожиданности кончились.

Но они ошибались.

– Бабушка, мы пришли! – крикнула Ксюха. – Уф, ну и денёк! Инна была кицунэ с хвостом, а я делала номер с нагинатой, но это совершенно безопасно, ты не беспокойся, нагинатой просто невозможно порезаться, потому что она длинная и до меня не достаёт. Инка свалилась с ветки прямо на Сашку и расплющила его в лепёшку! И он её унёс… а где О-Цюру? Что-то подозрительно тихо. Не слышу знакомого мява.

– О-Цюру ушла, – сказала бабушка.

– В смысле? Она же не выходит на улицу, – не поняла Ксюха.

– Мама видела, как О-Цюру шла по двору рядом с какой-то чёрной кошкой. Куда-то в сторону Японии. Мама побежала догонять – а кошки исчезли.

Ксюха замерла, ничего не понимая. Инна вспомнила свой вчерашний сон и бросилась в комнату, к столу. Манэко некко на столе не было.

– Ты тоже догадалась? – тихо спросила бабушка, входя следом за Инной. – Да, они ушли вместе. Я не узнала сразу, она принимает разные обличия. Это была королева кошек из дворца на склоне огненной горы Асо. Это далеко, очень далеко. Я читала про неё сказку, давно, в детстве. Королева кошек увела с собой нашу О-Цюру. Теперь у О-Цюру ничего не болит, ведь в волшебном дворце королевы кошек нет ни болезней, ни старости. Это хорошо. Этому надо радоваться.

– Я радуюсь, – сказала Ксюха, стараясь не зареветь.

– А я раньше думала, она превратится в журавлика и улетит, – задумчиво сказала бабушка. – Она всегда хотела летать. Вот и лазала по книжным полкам и занавескам до потолка, а оттуда прыгала на люстру. Не зря же ты назвала её Журавушкой. Может, она иногда будет летать над горой Асо. Может, и к нам прилетит. Надо ждать.

Глава восемнадцатая

Всё правильно

(суббота, седьмой день каникул)

– Всё! Девчонки, спускайтесь, машина у подъезда. Всё! – это кричал дядя Серёжа в Ксюхиной трубке.

Да, всё. Через три часа самолёт оттолкнётся лапками от уральской земли и из Инниной жизни навсегда уйдут весёлая Ксюха, бедная О-Цюру, мудрая бабушка, милая Сумико, невероятный Акихиро, крикливый Сашка, верный Максим и все те чудеса, что случились с ней в последние шесть дней. И никто, никто никогда не станет так восхищаться ею.

– Эх, – сказала Ксюха уже в сотый раз. – Надо было тебе билет на воскресенье брать. На вечер.

– Мама оставила последний день на уроки, – в сотый раз ответила Инна. – Нам на каникулы тридцать задач по алгебре задали.

– Нам тоже что-то невообразимое задали, – кивнула Ксюха. – Но я не буду делать. Это нарушает мои права человека на отдых. По Конституции России. Или по Конвенции прав ребёнка. Я вечно их путаю. И сакура, зараза, не зацвела. Ведь уже вот-вот, ещё один день…

Отсутствие сакуры Инну вообще не волновало – что она, цветущих яблонь не видела, что ли? И вишни от них не особо отличаются, это ерунда, просто распиарили цветение обыкновенного дерева. К тому же говорят, что цветы её почти без запаха, а плоды вообще несъедобные. А вот всё остальное покидать было невообразимо жалко.

Девчонки спустились вниз, сели в машину, дядя Серёжа, весело что-то мурлыча, стронул «логанчик» с места.

– А давайте напоследок ещё разок на Японию взглянем, – попросила Инна. – Это же рядом.

– Раньше надо было говорить, мы бы пораньше выехали, – заворчал дядя Серёжа, считавший, что после атомной войны самое худшее несчастье – это опоздание на самолёт. Но остановился в удобном месте и выпустил девочек, крикнув: – Десять минут! И всё!

Они забежали за дом, обогнули рябину.

– Ой, – сказала Ксюха. – Ну надо же.

Белая пышная масса сплошными пластами висела между небом и землёй. Вдали она была плотная, хоть лопатой копай, а вблизи распадалась на невесомые бело-розовые пряди и отдельные пушистые комки. Белое чудо скрывало полдомика Сумико и текло дальше, вздымалось над улочками и садиками Ёкамати, потом причудливыми