Всё изменилось в VIII столетии с приходом в Европу арабов, чья рифмованная поэзия достигла удивительных высот ещё до появления ислама. Классику рифмованного стиха подарил нам Имру-ал-Кайс, сын племенного вождя, творивший в VI в. Был ли он первым поэтом? Вряд ли, но он был, несомненно, лучшим. Его поэма (касыда) «Постойте, поплачем» в арабской культуре приобрела такую же известность, как «Чудное мгновенье» в русской, и, проникнув через Испанию в европейскую литературу, стала прародительницей рифмованной поэзии. И хотя рукопись поэмы не сохранилась, её многократно переписывали уже при жизни странствующего поэта.

Собственно, странствующим Имру-ал-Кайс стал потому, что отец его недолюбливал стихи (особенно, вероятно, рифмованные). Источники расходятся в деталях: то ли сын сочинил нелестные стишки о наложницах своего отца, то ли постоянно волочился за соседскими женщинами, но в конечном итоге отец указал безответственному поэту на дверь. Имру немало грустил о расставании, но не с отцом:

Женщин Имру-ал-Кайс действительно жаловал, и в этом смысле поэма хорошо коррелирует с его биографией. Некоторое время поэт служил в Константинополе, но вынужден был бежать и оттуда – по слухам, из-за совращения византийской принцессы. Затем он много путешествовал и с удовольствием вспоминает это время. Самые сильные строки касыды посвящены деталям интимной биографии автора, дающим представление о том, что отец арабской поэзии был, вероятно, и отцом массы незаконнорожденных детей:

Говорят, поэт прилюдно обещал взять в жёны ту, кто отгадает загадку с физиологическим уклоном «о восьми, четырёх и двух», и якобы некая случайная попутчица с лёгкостью щёлкнула этот орех, догадавшись, что речь идёт о восьми сосцах у собаки, четырёх у верблюдицы и о женской груди. Женился ли в конце концов Имру-ал-Кайс и на ком, доподлинно неизвестно, но известно, что и сын его тоже был поэтом.

Да и имеет ли значение судьба гения по сравнению с талантом его художественного слога? Девяносто два стиха-монорима, то есть спаянные единой сквозной рифмой, в роскошном русском переводе А. А. Долининой читаются на одном дыхании как свободный рассказ, и даже слушая поэму на языке оригинала, невозможно не дойти до конца.

Неудивительно, что уже при жизни автора касыда Имру-ал-Кайса стала первой из семи поэм, которую развешивали для чтения в самом храме Каабы (откуда происходит и арабское название поэмы «Муалляка», или «Подвешенная»). С того дня, когда священная Мекка впервые увидела её золотые строки, арабская литература вот уже полторы тысячи лет развивается под влиянием Имру-ал-Кайса, и существует мнение, что даже священные книги ислама отливают её блеском.

Всё дело в рифме – она оказывает поистине гипнотическое воздействие на читателя и слушателя. Объединяя строки единым звучанием, позволяя легко задержать их в памяти и принося необъяснимое эстетическое удовольствие, рифма стала настоящим наркотиком как для поэтов, так и для их аудитории. Освоив её, европейская поэзия уже никогда не сможет от неё отказаться, и Данте, Петрарка, Шекспир, Пушкин и Маяковский в равной степени воссияют благодаря рифме. Правда, их современные последователи не всегда удачно эксплуатируют изобретение арабского гения, и Имру-ал-Кайс перевернулся бы в гробу, услышав строки сегодняшних поп-звёзд вроде

Но что же делать – в поэзии всегда отражается эпоха. Касыды, созданные современниками Имру-ал-Кайса, сформированы по единому принципу. Как и его «Постойте, поплачем», они начинаются с тоски человека при виде заброшенной стоянки бедуинов, где когда-то жили люди, а с ними их любовь. За красочным и лирическим описанием ушедшей страсти следует перечисление трудностей нынешнего быта и рассказ о других аспектах жизни кочевника пустыни – как правило, это кони, охота, посиделки у костра, битва. Завершаются поэмы моралью или восхвалением собственного племени или его правителя. Мир VI в. был лиричен, и такой же была его поэзия. Так что не стоит нам с вами удивляться текстам современных песенных композиций типа «Я стою на переходе, из меня любовь уходит». Наша поэзия такова, какова наша жизнь.

• манифест самой динамичной религии мира

• основа исламской науки, философии и искусства

Мир меняется быстро. Сегодня на планете проживает 2 млрд мусульман (примерно 25 %), а спустя десятилетие ислам будет исповедовать каждый третий житель Земли. Не позднее 2070 г. по количеству последователей ислам должен обогнать христианство и стать крупнейшей мировой религией. Самое время повнимательнее присмотреться к манифесту самой быстрорастущей идеологии в мире – священному Корану.

Для того чтобы принять ислам, как известно, нет необходимости изучать Коран – достаточно трижды произнести заветную фразу. Говорят, что Мухаммад, получивший священное писание от Аллаха через ангела Джибриля, сам нередко трижды повторял вслух свои откровения, чтобы слушателям было легче понять их и запомнить. Мухаммад является неоспоримым автором Корана, но сам не писал его. У великих пророков древности вообще не было обычая собственноручно вести записи: у Будды для этого были ученики, у Христа – апостолы, а для Моисея законы Пятикнижия высекал на камне сам Бог. Высказывания Мухаммада в течение более двух десятилетий собирал для потомков его секретарь Зейд ибн Сабит, а после смерти пророка в 632 г. его сподвижники составили канонический текст Корана, известный нам по сей день. Древнейшая из сохранившихся пергаментных копий книги была недавно найдена в Великобритании и относится к середине VII в. – её авторы, вероятно, ещё общались с Мухаммадом лично и участвовали в первоначальной записи главного документа последней мировой религии.

Сегодня, когда мировые СМИ и кинематограф изображают исламский фундаментализм главным врагом человечества, а радикальные течения в исламе вовсю помогают им это делать, миллионы людей в той или иной степени боятся Корана, считают его агрессивной доктриной, направленной на обращение неверных, закабаление женщин и уничтожение христиан. Парадоксальная ситуация: книга многим кажется первопричиной войн. Мусульманские богословы отвечают на это, что Коран вовсе не призывает к агрессии и нетерпимости, напротив, ислам – религия милосердия. Истина, как всегда, находится где-то посередине. В 114 главах (сурах) священной книги призывы к войне и милосердию неоднократно чередуются, располагаясь иногда даже в соседних строках: