– И?

– Там, помимо наркотиков, были деньги. Много денег.

– И ты их взял?

– Ты меня осуждаешь?

– Нет, конечно нет, глупенький! – В Маше бродили незнакомые силы, она теперь, сама не понимая еще – почему, будучи совсем недавно фактически телесно под Иваном, ощущала себя над ним; он был для нее – глупеньким, маленьким, его хотелось приласкать и утешить: это ей было больно, но он – так стонал!

– Не осуждаю! – сказала Маша. – Ты взял все деньги?

– Все мне было не унести. Распихал по карманам, у меня был рюкзак, я оттуда все выкинул, набил его под завязку…

Вокруг была кромешная темнота, но и в ней Маша видела лицо Ивана. Она поцеловала его в губы. Он – ответил. Маша отстранилась.

– Нет-нет, продолжай, я слушаю, – сказала она.

– Интерполовцам и полицейским из международной полиции требовалось время, чтобы понять – кто-то взял деньги, еще время, чтобы понять, что деньги взял я, а албанцы, эти наркоторговцы, те, кто обеспечивал канал по доставке, все поняли сразу. И мне пришлось в тот же день, еще до ужина, на попутной машине, уехать. Причем – на Запад, у меня были знакомые в Италии, были друзья во Франции, мне помогли сделать документы, положить деньги в банк, и они отмылись; я под чужой фамилией приехал в Россию, а отец… И тогда я решил отомстить…

Иван замолчал.

Прижавшись в очередной раз к нему животом, Маша почувствовала его твердый и длинный член. «Член!» – сказала она про себя, и слово это показалось ей ужасно некрасивым, она повела рукой и поймала Ивана. Ее ладонь была словно выкроена так, чтобы Иван был пойман ловко, ласково, Маша поцеловала Ивана, он ответил, и на этот раз она не сказала «нет-нет!».

Когда же они выбрались из швертбота, когда вышли из эллинга, поразились холодному свету звезд, блеску инея на черной траве, и оба, одновременно, подумали, что никогда не умрут, что вопрос их бессмертия решен, решен окончательно и бесповоротно, причем они всегда – годы, десятилетия, столетия – будут оставаться такими же молодыми, чуткими, добрыми, они так же будут любить друг друга, на небе будут такие же звезды, на земле – такая же трава.

– Скажи, милиционер поставил условие? – Маша с удовольствием смотрела, как Иван закуривает.

– Он хочет, чтобы я ему заплатил, и тогда он ничего не скажет ни твоему отцу, ни своему начальству. И я еще должен буду сдать ему своих людей. Но останусь Леклером. Все остальное – мои проблемы.

– А твои люди… Они не знают – где ты?

– Нет, я сказал им на время затаиться. Слушай, ты знаешь про меня все, ну – почти все. Ты можешь…

– Я тебя не выдам. Никогда! – возмутилась Маша: как он мог такое подумать, как?!

Маша резко пошла к дому. Дударев поспешил за нею.

– Маша!

– Я хочу спать! До завтра! Знаешь, когда говорят – ты знаешь про меня все, всегда лукавят.

Иван шел рядом с нею. Маше захотелось, чтобы он обнял ее, и он обнял, и они пошли в ногу.

– Мне известны кое-какие детали… – произнес Иван. – Ну, как это сказать… Мне известно кое-что про одного человека. И я…

Маша остановилась.

– Про моего отца?

– Да…

Она посмотрела на звезды.

– Поцелуй меня!

Дударев наклонился. Его губы были горячими.

– До завтра! – Она вдохнула его запах, глубоко, резко повернулась и скрылась за углом дома. Дударев вытащил из кармана новую сигарету, сглотнул и прикурил. Он стоял и курил. Смотрел на звезды. Когда он докурил сигарету почти до самого фильтра, он выпотрошил остатки горячего табака на дорожку, фильтр сунул в карман, обогнул дом с другой стороны, пробрался до флигеля, неслышно вошел, поднялся на второй этаж, толкнул дверь своей комнаты. Вспыхнул свет. Дударев невольно зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел генерала Кисловского, в кресле, с дробовиком на коленях, Шеломова с резиновой дубинкой в руках, а Сашка Хайванов, дежуривший у дверей, освобожденный из-под ареста для заглаживания промахов, схватил Ивана за воротник, толкнул на середину комнаты.

– Ждать себя заставляете, Иван Никитич, – сказал Илья Петрович с укором. – Только из-за нежелания устраивать шум мы сидели тут и ждали, а вы где-то прохлаждались. Целых три часа! Не замерзли?

– Нет, – ответил Дударев.

Дубинка Шеломова поднялась и опустилась Ивану на поясницу. Иван охнул и упал на колени. Хайванов, одной рукой – за волосы, другой – все так же – за воротник куртки, протащил около метра, до кресла, в котором сидел Илья Петрович.

– Если скажешь – где компьютер моего адвоката, то, может быть, тебе ничего не будет. Я даже не буду спрашивать, на дне какой речки, в каком лесу лежит эта жирная свинья. Не скажешь – пеняй на себя! Понял? Нет? Тогда мы тебя посадим в одно место, ты там всё поймешь, всё-всё!

Дубинка Шеломова поднялась вновь, но опустилась уже на голову Ивана, он провалился в темноту, а когда сознание вернулось, то обнаружил: ноги у щиколоток стянуты липкой лентой, руки – у запястий, липкой лентой был заклеен и рот, его заперли в каком-то тесном, холодном металлическом ящике. Это был рундук в эллинге, место хранения яхтенных принадлежностей.

Он ничего не сказал. Указать место, где хранится ноутбук двутельного, где – бумаги, означало подписать себе смертный приговор. Но если раньше единственно важным в его жизни были те, кто согласился пойти с ним вместе против генерала Кисловского и купленной им власти, те двое еще отцовских солдатушек да пара-тройка старых приятелей, выброшенных жизнью на грязную нищую обочину, то теперь у него была – Маша. И он должен был жить.

От мысли о Маше Ивану стало легко и тепло. Память тела недолговечна, но Иван помнил ее вовсе не только телесно, был готов ради Маши на все, на все что угодно.

Он еще подумал о том, что прежде, казалось, у него отрезаны все пути, а теперь – он имел неплохие шансы. Прежде он ждал, что его найдут албанские наркоторговцы, через своих русских партнеров, одним из которых был сам Илья Петрович, отставной генерал Кисловский. Теперь у него была Маша, нет, не как разменная монета, Маша придавала Ивану уверенность в силах, веру в собственную правоту; желание отомстить, пусть – благородное, иссушает; теперь же Ивану предстояло бороться за свою любовь. В том числе – с генералом Кисловским, Машиным папашей. Хитрый жук, он-то каков! Сидел в тишине, наслаждался спокойной жизнью, работали другие, с кем генерал наладил связи еще во времена Афгана, потом – через группу войск в бывшей ГДР, через сотрудников «штази» – Илья Петрович встречался и с Маркусом Вольфом, обсуждали книгу Маркуса, книгу о гастрономии, книга и теперь стояла на почетном месте у Ильи Петровича, с дарственной надписью, с пожеланиями, а на самом-то деле!.. Какая там гастрономия?! Каналы поставки, сверхсекретное оружие против Запада, невидимая война.