с плеч и небрежно опустил на землю, желая иметь возможность быстро передвигаться, когда понадобится.

— Вот как? — с любопытством спросил Квентин, перекинув ногу через снегоход и слезая с него, направляясь ко мне.

— Да, — ответил я, нахмурившись, что давало ему понять, что я не напуган.

Он был крупным парнем, с широкими плечами и таким ростом, который, вероятно, превосходит большинство мужчин. Но не меня. Во мне было шесть футов четыре дюйма. Было не так много ублюдков, которые могли бы встретиться со мной взглядом на одном уровне, и я обычно смотрел на всех свысока. На Квентина в том числе.

— Тогда почему на эту поляну вело две пары следов? — он улыбнулся, как будто раскусил меня, его взгляд скользнул от меня к деревьям, которые окружали нас.

Что-то темное и голодное зашевелилось под моей кожей, когда его серые глаза нашли дерево, где я спрятал свою дикарку, жестокая улыбка искривила его губы, когда он заметил ее среди ветвей.

— Привет, крошка, — пробормотал он, хищно глядя на меня, а его язык высунулся, чтобы смочить губы.

Моя кровь забурлила, и ярость прорвалась во мне от этого непринужденного приветствия, жажда мести во мне разгорелась до ревущего требования. Мне было все равно, что я в меньшинстве или что я собираюсь начать войну настоящего масштаба, его смерть звала меня, как самая сладкая песня, и я не собирался уходить отсюда, не уступив этому желанию.

Прежде чем он успел вымолвить хоть слово, я бросился вперед и нанес ему удар, от которого у меня зазвенели костяшки пальцев, а с его губ сорвался крик агонии. Моя вторая рука сомкнулась на рукояти его ножа, прежде чем он успел отпрянуть от меня. Я вырвал нож из ножен и изо всех сил ударил его в брюхо, прорвав толстый материал плаща и глубоко вонзив его в плоть, отчего он застонал от боли.

Он упал передо мной, крича в агонии, кровь окрасила снег в яркий багровый цвет, когда он пытался прижать руки к ране и задержать смерть, которая, как он чувствовал, надвигалась на него.

Остальные мужчины кричали, спрыгивали со своих снегоходов и пытались освободить свои ружья от креплений, но я сомневался, что кто-то из них окажется достаточно быстрым, чтобы справиться с этим.

Эти придурки отмахнулись от меня как от какой-то заблудшей души, живущей в хижине в лесу, и игнорировали меня, насколько это было возможно. Возможно, стоило им присмотреться, и они бы поняли, что среди них находится чудовище. Но они позволили своему высокомерию и комплексу превосходства убаюкать их чувством безопасности, на которое у них не было никакого права.

Возможно, я был спящим чудовищем, все то время, что они знали меня до сих пор. Но они разбудили меня тем, что сделали с Уинтер. И я изголодался по их крови.

Поэтому, когда крики агонии Квентина окрасили мир вокруг нас, я устремился к своей следующей цели с ножом в кулаке и уже предначертанной смертью. Я просто надеялся, что хотя бы один из них бросит мне вызов, прежде чем я закончу.

Глава 10

Уинтер

Снег окрасился в красный цвет. Красный, как маки и вишни, как самый темный закат в аду, обещающий боль и кровопролитие. Николи двигался между людьми Квентина, как демон, рубя, кромсая и разрезая. Их крики звенели в моих ушах, как самый прекрасный оркестр, каждое крещендо заканчивалось драматическим, жестоким концом, когда сердца переставали биться.

Я наблюдала за всем этим с собственным сердцем, вырывающимся из легких. Мои ногти глубоко впивались в ствол дерева, пока я сидела на ветке, держась за нее, чтобы не упасть. Николи показывал мне самую чудовищную часть своей души, когда он наносил удары, бил, дрался, и кости трещали под его мощными ударами. Это было самое прекрасное, что я когда-либо видела.

Квентин полз к своему снегоходу, прокладывая путь в снегу и оставляя за собой кровавый след. Моя верхняя губа отвисла, и тьма просочилась сквозь мое тело, каждый мускул и фибра души наполнились ненавистью к этому мерзкому существу. У меня была одна задача в этом мире и только одна: убить Пятерых. И пока сердце Квентина еще билось, я не успокоюсь.

Я слезла с дерева, перебираясь с ветки на ветку, пока не оказалась достаточно низко, чтобы спрыгнуть на снег. Затем я направилась к нему, снимая шапку, которую мне дал Николи, чтобы мои багровые волосы развевались на ветру, а шапку я засунула в карман. Квентин поднял голову, когда я оказалась перед ним, его рот окрасился в красный цвет, а глаза загорелись страхом. Я присела, жизнь бурлила в моих венах и наполняла меня эйфорией.

— Сейчас, крошка, — прошептал он, и я склонила голову набок, когда он потянулся к моей туфле, вцепившись в нее дрожащими пальцами. — Помоги своему старому другу Квентину. Я позабочусь о тебе. Все будет не так, как прежде.

Тяжелый ботинок Николи внезапно надавил на его запястье и заставил его взвыть, вынудив убрать руку с моей ноги. Его тень упала на нас, закрывая меня и Квентина. Она казалась в десять раз шире и больше тела Николи, словно тьма просачивалась из его плоти, не в силах удержаться в нем. Его лицо и руки были забрызганы кровью, а в глазах была свирепость, которая притягивала меня к нему, как магнит.

Он повертел клинок между пальцами, протягивая мне рукоять с подношением в глазах. — Ты не обязана, куколка. Но если ты хочешь, он весь твой.

Я улыбнулась, мрачная и извращенная часть меня нуждалась в этом больше, чем в воздухе в легких. Я взяла клинок, обнаружив, что он тяжелый и теплый в моей ладони. Я взглянула на Квентина, он смотрел на меня, бледный и полный ненависти, когда понял, что меня не переубедить помочь ему. Он попятился назад, хватаясь за брюхо, пытаясь встать, но Николи ударил его в бок, отправив обратно в снег.

Я ползла за ним, как голодный тигр, пока он пытался убежать, но он был медленным, а я быстрой. Теперь нож был у меня, я была хищницей, охотящейся на свою жертву. Я освободилась из клетки, и моим похитителям лучше бежать, бежать, бежать, спасая свои жизни, иначе я и мой дикий мужчина будем разделывать, потрошить и резать, пока река крови не окрасит всю эту гору в красный цвет.

Квентин начал хныкать, и этот звук заставил меня улыбнуться еще шире,