– Что-то случилось?

– А почему же ещё я вас, Иннокентий Сергеич, ищу?

Ну, допустим, других причин для появления матери в его поле зрения могло быть сколько угодно. Например, она могла притащить ему суп на обед, потому что суп – это полезно, а он сам его себе сварит. Ещё мать могла специально спуститься или чтобы предупредить о надвигающийся непогоде так, словно он не получал тех же эсэмэсок от МЧС, какие получала она, или, например, прийти, дабы, лично удостовериться, что её драгоценный сынок тепло оделся и не отморозит те части тела, которые ещё не потрудились на ниве продолжения их славного рода Коганов.

– Это срочно?

– Ну, можешь ещё полежать. Я подожду, чего уж… – иронично заметила Сара Измайловна, смерив сжавшуюся Виолетту внимательным и холодным, как Арктика в зиму, взглядом.

Что ж, может так даже лучше. Видит Бог, Коган не был так уж уверен, что готов обсуждать свои чувства к Вете сию минуту. В глубине души Там до сих пор опасался, что она в лучшем случае не сможет на них ответить, а в худшем – посмеётся над ними или что-то вроде того. В нем ещё жил тот Кеша Коган – невзрачный, отстающий в физическом плане от сверстников, тощий низкорослый пацан с длинным носом и большими ушами, которого, если повезет, девчонки не замечали, а если нет – смеялись над ним. И сколько бы баб он после не перетрахал, сколько бы побед не одержал, тот мальчишка жил в нём и поныне.

– Я к тебе попозже зайду, ладно?

Вета скупо улыбнулась и кивнула, мол, хорошо. А после бросила полный опаски взгляд на Сарру Измайловну. М-да… А ведь мать и впрямь могла стать для них с Ветой проблемой. Ага, ещё одной, как будто остальных им было мало. Если от Сандаловой Коган свои чувства скрывал весьма успешно, то от матери скрыть свою влюблённость ему не удалось. Иногда Таму казалось, что она обладает мифическим третьим глазом. Тем, что зрит незримое и для других недоступное. Так что всё она знала, и оттого недолюбливала Ветку, то ли ревнуя к ней, то ли ещё какого-то чёрта.

– Ну и что у вас за срочность, Сара Измайловна?

– Не паясничай! Тоже мне… Что эта… – кивок в сторону оставшейся позади палаты, – здесь делает?

– То же, что и все другие мои пациентки.

– Со всеми другими ты в кровать не ложишься.

– Ой ли…

Сара Измайловна изменилась в лице, чего он, собственно, и добивался своей хулиганской выходкой. Иногда мать так его доставала, что Там просто не мог отказать себе в удовольствии её поддразнить.

– Ты такой же кобель, как и твой отец. Упокой господи его душу.

– Это всё? Или у тебя ко мне остались вопросы?

– Я говорила с Илюшей Левиным. Он мне нашептал, что ты опять отказался от его предложения.

– Мы что, опять об этом, мам? Тебе не надоело? Я же сказал, что не буду переезжать в Израиль. Мне и здесь хорошо. Как ещё объяснить, чтобы ты поняла?

Казалось бы, за столько лет он должен был привыкнуть к настойчивым увещеваниям матери перебраться на запад. Началось это тысячу лет назад, в классе десятом, а может, и раньше. С давления при выборе профессии. Уж очень Саре Измайловне хотелось, чтобы он выучился на айтишника. В этой сфере ей виделись большие перспективы. Потом, когда Там отстоял своё право поступать в медицинский, мать из шкуры вон лезла, чтобы впихнуть его на стажировку, подтвердить диплом, протащить в научный журнал написанные сыночком статьи, обнародовать результаты его исследований… И в этих вопросах, надо сказать, Там ей всячески потакал. Он горел своей профессией, был в ней хорош и амбициозен. Его манили новые вызовы. Он их принимал, делая себе имя в медицине. Но переезжать Тамерлан был не готов, даже когда его стали настойчиво приглашать на работу в лучшие клиники мира. Мать каждый раз заламывала руки и начинала его убеждать не губить свой дар. А Там, хоть убей, не мог понять, с чего она решила, будто он что-то губит? Это на западе таких врачей, как он, было много. А тут… Вот уедет он – у кого будут рожать его одноклассницы? У Любы Травкиной? Так у неё ж руки не из того места растут. А лечиться у кого? У тех, кто с современным оборудованием как та мартышка с очками? Взять хотя бы случай Сандаловой. Там ведь нужно было действовать виртуозно. Мануальный навык иметь, железные нервы и адовое терпение. Стоило Тамерлану представить, что Ветка доверила бы проведение операции кому-то другому, как у него начиналась паническая атака. Нет-нет. Куда он поедет? Зачем?

– Это всё из-за этой девицы? Сколько лет я тебе говорю – выбрось её из головы. Она ногтя твоего не стоит.

– Ну вот. Ты опять за своё.

– Мне сколько лет? Я когда внуков увижу, Кеша?

– Начинать лучше через несколько месяцев. В идеале – через полгода. Точней скажу после осмотра… Угу.

– Что начинать? – изумилась Сара Измайловна.

– Попытки делать детей. А там как бог даст.

– Ты собираешься делать детей? Кому, господи? Вете?

– Ну а кому ещё, мам? Ситуация у неё, конечно, сложная, но не безнадёжная. Думаю, всё у нас получится.

– Я не пойму, это что – такая шутка?

– Почему? Нет. Мы однозначно будем пытаться.

– Ты с ней встречаешься, что ли?!

– Нет. Она ж в больнице лежит, мам. Какой – встречаетесь?

– Не ёрничай! Говори матери всё, как есть! Или я… или я…

– Выпорешь, что ли?

Там ухмыльнулся и остановился, чтобы пожать руку пробегающему мимо анестезиологу.

– Господи, кажется, у меня сердечный приступ.

– Мам, не начинай. Тебя не убьёт даже ядерный взрыв.

– А ты доконаешь! Вот так рожай, воспитывай, расти! А он…

– Да что – я? Ты ж спишь и видишь, как бы меня пристроить в хорошие руки.

– В хорошие! В том-то и дело. А ты? Ну кого ты себе выбрал? Девку эту, избалованную, бракованную разведёнку?!

– А здесь ты остановишься. Потому что ещё хоть слово и… – Там, не скрывая злости, сощурился, – …и будет поздно. Я не прощу. Это понятно, мама?

Сара Измайловна возмущенно запыхтела, но развивать свою мысль не стала. Поостереглась. Лишь добавила:

– Ну а если она не родит, Кеша? Так и будете всю жизнь друг на друга любоваться?

– Нет. Мы будем решать проблемы по мере их поступления. Извини, у меня полно работы.

Там ушёл, демонстративно громко шлёпая тапками по полу. Закрыл дверь и, подойдя к столу, потянул на себя гору сложенных карт, которые предстояло заполнить. Не то чтобы он сам не думал о будущем. Хотел ли он ребёнка? Да, наверное, но не фанатично. Не настолько, чтобы отказаться от Виолетты, если ей всё же не удастся забеременеть. Но он так же очень хорошо понимал, какой проблемой это может стать для неё. Женщины намного острее воспринимают собственную несостоятельность. Бракованная… Хм. Это же надо было такое придумать! Как будто женщину делает женщиной способность родить! Тогда все забулдыги, что плодятся ради пособия, – самые женственные создания на планете. Ага. Как бы не так. Вопрос в другом – как убедить Вету в том, что и без детей можно жать вполне счастливо? И стоит ли? Если у них ещё остаётся шанс. И какой! Может он и был излишне самовлюблённым, как неоднократно замечала Сандалова, но лучше ту операцию вряд ли бы кто-то сделал. Коган был собой доволен, и не без причин.