— У меня немного времени, совсем мало, — сказал князь. — Тут слишком людно, я не могу задерживаться… Итак?

Палец русского взвел курок на пистолете, дуло повернулось к лейтенанту, заглянуло ему в лицо.

— Мне посчитать до трех? — осведомился русский. — Раз.

— Я… я готов… — Француз взял… выхватил пистолет у него из руки, приставил дуло к голове своего умирающего приятеля.

— С вашего позволения я отойду, — сказал русский. — Брызги крови, знаете ли, мозга…

Лейтенант застонал и нажал на спуск — грохнул выстрел, облако дыма окутало вершину холма.

Русский не обманул, он не стал убивать лейтенанта. Он вежливо попрощался и ушел в лес.

Попав в полк, лейтенант рассказал все без утайки. Он даже засохшие кровавые брызги не стер с лица, так и явился в штаб запятнанный. И передал записку, которую ему вручил русский. И молча стерпел все, что ему говорили приятели о трусости и подлости… Молчал и плакал, беззвучно кривя губы.

Упреки стихли сами собой, а имя князя Трубецкого… Нет, оно не то чтобы вдруг стало широко известным, но о князе заговорили. Опасный безумец был где-то рядом, им вполне мог оказаться всякий, под описание, сделанное выжившим лейтенантом, мог подойти кто угодно, и даже дополнения капитана Люмьера не делали портрет однозначно узнаваемым.

Акцент? Возраст? Цвет волос? В Великой Армии таких молодых людей были десятки тысяч, некоторые из них не знали языка друг друга, и винить их в этом было невозможно — Император собрал войска почти со всей Европы для похода в эти дикие места.

В конце концов, что он может сделать, этот князь Трубецкой? Даже если он станет убивать по десятку солдат и офицеров в день, то… Ежедневно гибнет куда больше людей, гораздо больше, и никто не обращает на это внимания. Гибнут от голода и дизентерии, от изнеможения, кончают жизнь самоубийством, выбившись из сил. Десятком больше — десятком меньше, какая разница? На войне как на войне, да и шансы, что Трубецкой выберет именно тебя из полумиллионной Великой Армии, были мизерны.

Это должно было успокаивать. И успокаивало.

Но потом, через день после расстрелянного пикника, взорвалась повозка. Прямо посреди французского лагеря. Оказалось, что помимо бочонков с порохом в нее было загружено несколько тысяч мелких металлических предметов: от подковных гвоздей до свинцовых литер шрифта походной типографии. На месте погибла почти сотня французов, раненых было в несколько раз больше, и две трети из них скончались в течение следующей недели.

В письме, которое утром принес насмерть перепуганный французский солдат, Трубецкой советовал внимательнее нести караульную службу. Иначе, писал князь, все закончится слишком быстро. А еще князь извинялся за то, что не всегда сможет письменно свидетельствовать свое участие в гибели незваных гостей. Для пересылки писем приходится отпускать захваченных солдат, а это в планы князя не входит. Вы сами поймете, что сделал я, а что — кто-то другой.

Это было похоже на безумие.

Великая Армия словно вела две разные войны: одну с русскими войсками, другую — с князем Трубецким. И если в войне с русскими французы как проигрывали в некоторых боях, так и побеждали, то в войне с князем поражение следовало за поражением. Великая Армия просто не имела возможности нанести удар в ответ… Вернее, пыталась, но ничего путного из этого не получилось.

В результате неизбежной путаницы было арестовано несколько десятков союзных офицеров, около десятка ранено, а двое случайно застрелены.

Князь Трубецкой продолжал убивать. Он не пытался захватывать пленных или обозы, он убивал. Иногда это был кинжал, иногда — пуля из придорожных кустов. Пожар. Взрыв очередной пороховой повозки, начиненной самодельной картечью… Князь убивал-убивал-убивал…

Иногда начинало казаться, что князь вездесущ, что он находится одновременно в нескольких отдаленных друг от друга местах, рационально мыслящие люди отказывались в это верить, но визитные карточки, которые с некоторого времени князь начал оставлять на местах нападений, подтверждали его авторство.

И слухи. Слухи-слухи-слухи-слухи-слухи…

Мост ведь рухнул не просто так под повозкой в обозе корпуса Ожеро, да, конечно. И думаете, просто так умерли те гусары? Ну те, которые распили бутылку, найденную в брошенном доме? А адъютант Понятовского, сломавший себе шею, упав с коня… Да-да, конечно, случайность, поляки так легко падают из седла — не говорите глупостей, понятно, что его убил этот Трубецкой… — А вы не слышали: он ведь продал душу дьяволу… Что значит — чушь? — Он заболел. Капитан из штаба говорил, что князь был болен, потерял память и совершенно обезумел, попав в плен… — …Он загрыз конвоира, натуральным образом перегрыз ему горло… представьте себе — вот так, просто зубами… — Увез дочь польского магната, насильно, конечно. Магнат, между прочим, лучший в Литве боец на саблях, вызвал князя на дуэль, но тот в два удара расправился с поляком. Князь ведь учился в Париже, вы разве не знали? Учился перед самой войной… да какая разница, перед какой именно. Он учился и во время учебы за чудовищные деньги купил у наследников Сирано де Бержерака тайну секретного удара… Что значит — не было у Бержерака детей? Детей не было, а наследники… И вот этим ударом князь способен расправиться с любым противником. Первый удар — пробный, он как бы раскрывает противника, а вот второй… — Не морочьте голову, Бержерак фехтовал на шпагах, а этот рубит саблей… — У него татарская кровь, это все объясняет… он питается кровью… Человеческой?.. Нет, конской… Конечно, человеческой… — Глупость это, глупость. Его изгнали из гвардейского полка за убийство. Он дрался на дуэли против четырех… нет, пяти дворян царской крови… и убил всех… всех… — Да бросьте, господа! Нет никакого князя! Нет его, и все. Это кто-то распускает слухи… — Кто именно? Кто, русские? — Спросите у Люмьера… — Масоны распускают слухи, масоны, говорю я вам… они все время распускают слухи… им нужно, чтобы… — Опять масоны? Это вы расскажите Его Величеству Вице-королю Итальянскому о масонах. Он, как Великий Мастер Великой ложи Италии, вам может в подробностях рассказать о происках масонов… — Да нет никакого князя! — Нет? Тогда, может, прогуляетесь, как стемнеет, за линию постов? — Слышал, князь Трубецкой любит снимать кожу с пленных офицеров. Солдат еще имеет шанс уйти живым… если князю нужно передать послание, а вот офицеры… — Вчера, говорят, он заставил четырех офицеров драться на шпагах… как гладиаторов, да… а с последним сразился сам… тяжело ранил… — Я же говорил — удар Бержерака… — Тяжело ранил, но приказал перевязать и доставить к самому лазарету… кому приказал? — А вы что, думаете, он в одиночку все это творит?.. У него уже целая шайка… сотни две, не меньше… а то и больше… и знаете что, он ведь принимает в ее ряды всех, даже… — Не стоит об этом болтать, господа… — Но ведь те два испанца… они ведь перешли к нему. Я сам видел письмо от князя с припиской от этих испанцев, что они…

Русские войска так и не дали генерального сражения, Первая и Вторая Западные армии все еще не соединились, но и разбить их поодиночке не получалось, русские ускользали, Барклай вел Первую армию по дороге, практически не оставляя за собой отставших и брошенного имущества, а Багратион скользил со своими войсками сквозь дебри и болота, и казалось, сама Фортуна вела его сквозь превосходящие силы французов.