Максимова обуял азарт, как в юности. Он решил не миндальничать, соревноваться всерьез. Прибавил еще скорости, перестал озираться, сосредоточился на движениях рук и ног. Палки с хрустом втыкались в снег, смазанные соленым салом лыжи скрипели и ахали. Минут через десять, когда он отмахал уже не меньше полутора верст, решил-таки проверить, где там оппонент, на много ли отстал. Повернув голову, увидел графа совсем близко, на расстоянии вытянутой слеги. Тот бежал как заправский гонщик, не сбиваясь с ритма и не выказывал усталости.

– Ну, кровосос!.. – бормотнул Максимов. – Двужильный, что ли?

На самую малость и отвлекся-то, а в результате не уследил за дорогой (хотя какая там дорога – заваленные снегом лесные буераки!), налетел на твердое, торчавшее прямо на пути. Это твердое, оказавшееся еще и острым, пропороло штанину, больно царапнуло по ноге. Максимов притормозил, граф тоже воткнул палки в снег, разом прекратив стремительное движение.

– Что это?

Максимов по инерции прокатился еще немного, остановился, увидел, оборотясь, как Ингерас выдернул из сугроба обломок лыжи.

– Смотрите, на что вы наскочили! Интересный экспонат…

Максимов подъехал к нему, осмотрел находку. Вместе обнаружили рядом и вторую половину деревянного полоза, подбитого, по северному обычаю, звериным мехом.

– Йонуц потерял?..

Догадка подтвердилась. Лыжня, по которой шли сыщики-любители, прервалась. Вместо двух ровных параллельных линий тянулась теперь одна, а возле нее появились глубокие вмятины – следы обуви.

– Нам везет! – воскликнул Максимов с торжеством. – Теперь мы его настигнем!

Забыв про шальные гонки с графом, он пошел дальше, всматриваясь в следы и поводя носом, как ищейка. Спортивный азарт сменился другим, куда более колким и щекочущим нервы.

Миновали опушку и за ней наткнулись на вторую лыжу. Она была цела, но оборвался ремешок, крепивший к ней ногу лыжника. Веревки, чтобы прихватить ступню к полозу, у Йонуца, видимо, не оказалось. Дальше он пошел пешком, пропахав по снегу широкую борозду, точно гигантский плуг.

– Далеко ли до деревни? – спросил Максимов у графа.

– Не представляю, – отозвался тот. – Я никогда не ходил напрямую через лес и не знаю, где мы находимся.

Максимов желал, чтобы они находились как можно дальше от ближайшего жилья. Тогда у Йонуца, лишившегося средства передвижения, нет никаких шансов выбраться отсюда.

– Он в наших руках!

Сказал так, чтобы подбодрить себя и графа, а получилось – напророчил то, что произошло через считаные минуты. Пропаханная Йонуцем борозда становилась все шире, потом стало заметно, что человек уже не шел, а полз, разрыхляя снег руками и ногами. Но сил у него хватило ненадолго.

– А вот и он…

Бесформенный ком под старой сосной Максимов приметил первым. Покатился к нему под горку, зажав палки под мышками, но граф проявил поразительную резвость – обогнал, да еще и оттолкнул совсем не аристократическим манером. Крикнул в сильной ажитации:

– Я сам! Если он еще жив, я смогу ему помочь…

Граф подкатил к неподвижному телу, соскочил с лыж, перевернул человека лицом кверху. Да, это был Йонуц, Максимов узнал его еще издали – по горбу, – а теперь удостоверился, что ошибки нет. Урод был одет чрезвычайно легко для этого времени года: овчинная безрукавка поверх похожей на тунику домотканой рубахи, перетянутой по-карпатски длинным, в несколько витков, кушаком, шаровары со сборками и остроносые башмаки из свиной кожи. В аршине от тела валялась барашковая шапка, какую обыкновенно носили валашские пастухи. Снег вокруг был изрыт – Йонуц, похоже, пытался еще продвинуться вперед, но только зря колотил руками, пока совсем не обессилел.

– Он мертв, – констатировал граф, пощупав пульс и заглянув в зрачки своему верному слуге. – Умер от переохлаждения.

– Да, мороз ночью был знатный… Что же он не оделся получше?

– Не успел. Возможности покинуть замок могло больше и не представиться. Пошел наудачу, надеялся выбраться…

– И выбрался бы, если б лыжи не подвели… Воистину сама судьба его наказала!

Ингерас встряхнул своего погибшего вассала и услышал глухое звяканье. Распахнул на нем безрукавку и нащупал пришитый изнутри потайной карман. Максимов подошел ближе и увидел, как граф, надорвав материю, вытащил полотняный мешочек.

– Деньги?

Граф молча кивнул, развязал мешочек и со скорбным лицом высыпал прямо на труп австрийские гульдены, имевшие тогда широкое хождение в Центральной Европе. Монет было немного – всего пяток.

– И это все, что он накопил?

Больше при Йонуце ничего не нашлось.

Максимов обошел место, где лежал труп, внимательно ко всему присмотрелся – так непременно сделала бы Анита, окажись она здесь. Никаких других следов не было. Йонуца покарало провидение, а не человеческая рука.

– Что будем делать, ваше сиятельство? Перенесем его в замок?

– Это невозможно. День короток, мы потратили слишком много времени. Скоро начнет смеркаться, и мы можем не найти дорогу домой в темноте. А с таким грузом будем двигаться гораздо дольше.

– Что вы предлагаете? Оставить его тут?

– Этому бедняге уже все равно… Пусть лежит, где лежит.

Максимов задумался. Оставлять тело на съедение волкам было не очень по-христиански, но кто сказал, что этот тип был добрым христианином? То, что он сделал с гостем из Каира, противоречило всем религиозным нормам. Поэтому его безобразные мощи, уже лишенные души, заслуживали той участи, о которой высказался граф.

– Идем назад! – решил Максимов, и они повернули домой.

Но замка над верхушками деревьев не было видно – они отошли чересчур далеко. Единственным ориентиром служила их собственная лыжня, по ней и двинулись.

Шли под впечатлением от увиденного, молчали, состязаний на скорость не устраивали. Смерть человека есть смерть человека, каким бы негодяем он ни был… Но Максимов все же ощущал некое облегчение. Он знал теперь, что Йонуц умер и опасность, связанная с ним, миновала. Анита, наверное, тоже обрадуется, когда узнает.

Темнело. Небо гасло, как догорающий светильник, тучи становились все чернее. Максимов прибавил ходу – слова графа о том, что они могут сбиться с направления и заблудиться в лесу, беспокоили его. Ночевка в сугробе в их планы не входила. Да и как ночевать? Ни крыши над головой, ни огня. Максимов и флягу свою с согревающим напитком оставил дома, забыл впопыхах. А ну как разыграется новая вьюга и к утру занесет лыжню?

По коже пробежал озноб. Замерзнуть в трансильванских дебрях… Не мстит ли им Йонуц за свою погибель? Не зовет ли за собой в ад?

Аните на месте не сиделось. После того как Алекс с графом отправились в лес, она оставила Веронику в новой комнате протирать пыль, а сама отправилась осматривать южное крыло замка, в которое переселил их Ингерас. Переселил, как ей подумалось, с умыслом. Прежде они жили в западном, откуда хорошо просматривались подъезды к замку. Из окон же южного крыла видна была лишь угрюмая чаща. Ни дорог, ни тропинок, сплошные выбеленные снегом деревья до самого горизонта.