Гэррети хотел рассердиться, но только молча уставился надорогу.

Все верно, его отец был кретин. Никчемный пьяница, неспособный накопить больше двух центов и, что еще хуже, не способный держать присебе свое мнение по поводу политики.

— Заткни свою поганую пасть, — спокойно сказал Макфрис.

— Можешь подойти и заставить ме…

— Нет, этого я не буду делать. Просто заткнись, сукин тысын.

Колли Паркер подошел ближе к Гэррети и Макфрису и какое-товремя мерил их глазами. Солдаты на вездеходе насторожились. Наконец он хлопнулГэррети по плечу:

— Извини. Иногда я говорю то, чего сам не хочу. Ладно? —Гэррети молча кивнул. Паркер перевел взгляд на Макфриса.

— А ты выкуси, Джек, — с этими словами он ускорил шаг иоставил их позади.

— Вот ублюдок, — мрачно сказал Макфрис.

— Не хуже Барковича, — заметил Абрахам. — Может, дажеполучше.

— А что такое «Забрал Эскадрон»? — задумчиво спросил Пирсон.— Это ведь все равно, что смерть?

— Откуда нам знать? — вздохнул Гэррети. Его отец былрыжеволосым гигантом с грохочущим голосом и громовым смехом, который отдавалсяв маленьких ушах Гэррети, как землетрясение.

Когда он потерял свой рефрижератор, он стал водитьгосударственные машины в Брансуик и обратно. Жизнь Джима Гэррети была быраспрекрасной, если бы он мог держать при себе свои взгляды. Но, когдаработаешь на правительство, оно следит за тобой вдвое зорче и вдвое охотнеесообщит Эскадрону, если ты чуть заступишь за край. Поэтому в один прекрасныйдень явились двое солдат и увели Джима Гэррети, и его жена заперла за нимидверь, белая, как молоко, а когда Гэррети спросил, куда это папа ушел ссолдатами, ударила его так, что из носа пошла кровь, и велела замолчать,замолчать. Ему было тогда одиннадцать, и с тех пор он никогда не видел своегоотца. Тот исчез, и место за ним вымыли и продезинфицировали.

— У меня брат имел неприятности с законом, — сказал Бейкер. —Не с правительством, просто с законом. Он угнал машину и ехал на ней до самогоГеттисберга, штат Миссисипи. Ему дали два года. Сейчас он мертв. — Мертв? —голос был слабым и надтреснутым, как у умирающего. В разговор вмешался Олсон.Его изможденное лицо, казалось, болталось отдельно от тела.

— Умер от сердечного приступа. Он был на три года старшеменя.

Мать всегда говорила, что он — ее крест, но я доставил ейбольше хлопот. Я ведь тоже чуть не влип в дело с Эскадроном. Мы с друзьямичастенько хулиганили по ночам и как-то сожгли крест перед домом одного черного.А такими делами занимается Эскадрон. Больше я ничего такого не делал, но тогдасо страху чуть в штаны не наложил. Глупо, правда?

Гэррети поглядел на Бейкера. На лице у того отпечаталсястыд, но одновременно и какая-то странная гордость.

В этот момент снова раздались выстрелы.

— Еще один, — сказал Скрамм простуженным голосом и вытер носрукой. — Тридцать четыре, — Пирсон достал из кармана монетку и переложил вдругой карман. — Я заготовил девяносто девять центов. Каждый раз, когда кому-товыписывают пропуск, я перекладываю один из них в другой карман. А когда…

— Подонок! — прошипел Олсон, ненавидяще глядя на Пирсона. —Ждешь нашей смерти? Колдуешь?

Пирсон отвернулся и промямлил:

— Это я так, для удачи…

— Это мерзко, — прохрипел Олсон. — Это…

— Слушай, хватит, — попросил Абрахам. — Не дави на нервы.

Гэррети посмотрел на часы. Двадцать минут девятого. Черезсорок минут им дадут еду. Он подумал, как было бы здорово зайти в одну измаленьких придорожных закусочных — сколько таких они прошли! — усесться,задрать ноги на перила (о Боже, какое блаженство!) и заказать отбивную сжареным луком и картошкой, а на десерт — большое блюдо ванильного мороженого склубникой.

Или тарелку спагетти с котлетами, а к ним — итальянскиебулочки и груши в масле. И молоко. Целый кувшин молока. И к черту все этитюбики и фляжки.

Молоко, твердая пища и место, где можно сесть и нормальнопоесть. Разве это не здорово?

Впереди, под раскидистым вязом, как раз завтракало семействоиз пяти человек — отец, мать, сын с дочкой и седая бабушка Они прихлебывалигорячий какао и жизнерадостно махали идущим.

— Твари, — прошептал Гэррети.

— Что? — спросил его Макфрис.

— Я говорю, хорошо бы присесть и съесть чего-нибудь. Поглядина этих свиней.

— Ты бы с удовольствием к ним присоединился, — Макфриспомахал и заулыбался, большую часть улыбки адресуя бабушке, которая улыбалась вответ, поглощая нечто, напоминающее сэндвич с яйцом.

— Конечно. Сидел бы и жрал, как самая голодная хрюшка.

— Отврати от себя греховные помыслы, сын мой, — пропелМакфрис, имитируя преподобного У.С.Филдса.

— Иди к черту. Ты просто не хочешь этого признать. Они ведьпросто животные. Они хотят увидеть чьи-нибудь мозги на дороге, потому ипритащились сюда.

— Не в этом дело, — спокойно возразил Макфрис. — Ты жеговорил, что сам в детстве ходил смотреть на ДЛИННЫЙ ПУТЬ —?

— Да, но я тогда не понимал…

— Зато теперь понял, — Макфрис коротко, неприятно рассмеялся.— Конечно, животные. Думаешь, ты первый до этого додумался? Ты иногда мнекажешься ужасно наивным. Французские лорды обожали трахаться после того, каксмотрели на казни. Обычное увеселение, Гэррети. Ничего нового, он опятьрассмеялся. Гэррети зачарованно смотрел на него.

— Давай, Макфрис, — послышался чей-то голос. — Ты на второмдыхании.

Посмотрим, придет ли третье.

Гэррети не нужно было оборачиваться, чтобы узнать голосСтеббинса.

Стеббинс, всезнающий Будда. Ноги автоматически несли еговперед, но он их почти не чувствовал, будто они были налиты гноем.

— Смерть разжигает аппетит, — сказал Макфрис. — ПомнитеГриббла и тех двух девок? Им было интересно трахнуться с мертвецом. Что-то СовсемНовое.

Не знаю, почуял ли это Гриббл, но они-то уж точно почуяли. Ито же со всеми, неважно, жрут ли, пьют или валяются на траве. Они остреечувствуют все это оттого, что смотрят в это время на мертвецов. Но это тоже неглавное, Гэррети. Главное — что это не они. Не их бросают львам. Не ониковыляют по дороге, надеясь, что с них снимут предупреждение. Ты болван,Гэррети. Ты и я, и Стеббинс, и Пирсон, и Баркович — все мы. И Скрамм болван,хотя он думает, будто что-то понимает. Они животные, правильно. Но почему тыдумаешь, что мы — люди?