Он замолчал, переводя дыхание.

— И вот мы все идем, и каждый из нас в любую минуту можетнакрыться.

Оборвать нить своей жизни, скажем так.

— Тогда зачем ты идешь? — спросил Гэррети. — Зачем, если тытакой умный?

— Затем же, зачем и мы все, — ответил за Макфриса Стеббинс.Он мягко, почти любяще, улыбался. Губы его запеклись, но в остальном лицо неизменилось с начала пути. — Мы все хотим умереть, потому и идем. Зачем же еще,Гэррети? Зачем?

“Раз-два-три, посчитай,

На углу стоит трамвай.

В нем табак жует мартышка,

Пьет винишко попугай.

Трамвай покатился,

Мартышка подавилась

И отправилась в трамвае

С попугаем прямо в рай".

Детский стишок

Рэй Гэррети плотно затянул пояс с концентратами вокруг талиии приказал себе не притрагиваться к еде хотя бы полчаса. Это было трудно —желудок требовал своего. Участники пути вокруг него, жадно чавкая, отмечалипервые двадцать четыре часа, проведенные на дороге.

Скрамм улыбнулся Гэррети с набитым ртом и промычал что-тонеразборчивое. Бейкер держал пакетик с оливками — настоящие оливки, надо же! —и с методичностью автомата отправлял их в рот одну за другой. Пирсон поглощалкрекеры с тунцовой пастой, а Макфрис, закатив глаза от удовольствия, медленновыдавливал из тюбика куриный паштет.

С половины девятого до девяти выбыло еще двое; одним из нихбыл Уэйн, которого совсем недавно так радостно приветствовал рабочий сбензоколонки.

Но они прошли девяносто девять миль и потеряли толькотридцать шесть человек. «Разве это не отлично? — думал Гэррети и глотал слюну,наблюдая, как Макфрис доедает паштет. — Отлично. Хоть бы и все остальныеоткинули копыта прямо сейчас».

Макфрис отбросил пустой тюбик, и к нему тут же устремилисьподросток в линялых джинсах и домохозяйка средних лет. Подросток оказалсяпроворнее. — Спасибо! — прокричал он Макфрису и побежал обратно, к своимтоварищам. Домохозяйка провожала его завистливым взглядом.

— Ел что-нибудь? — спросил Макфрис.

— Я жду.

— Чего?

— Половины десятого.

Макфрис задумчиво посмотрел на него:

— Старый добрый самоконтроль?

Гэррети пожал плечами, готовый к отпору, но Макфрис толькосмотрел на него и молчал.

— Знаешь что? — спросил наконец Макфрис.

— Что?

— Если бы у меня был доллар… Хотя бы доллар, понимаешь… Я быпоставил на тебя, Гэррети. Я думаю, у тебя есть шанс.

Гэррети засмеялся:

— Ты что, шутишь?

— Может быть. Может, и шучу, — Макфрис вытянул перед собойруки.

Они заметно дрожали. — Надеюсь, Баркович загнется раньше.

— Пит?

— Что?

— Если бы ты сейчас вернулся назад, зная все это… Пошел быты снова?

Макфрис опустил руки и сказал:

— Даже если бы Майор приставил мне пистолет к виску, непошел бы.

Это самоубийство, только медленное. Очень медленное.

— Точно, — Олсон улыбнулся жуткой улыбкой узника концлагеря,от которой у Гэррети внутри похолодело.

Через десять минут они прошли под громадным красно-белымтранспарантом: «100 миль! Поздравляем участников Длинного пути этого года!Коммерческий совет Джефферсона».

Вскоре сосны, среди которых они шли, расступились, и ониоказались в окружении первой настоящей толпы. Крики и рукоплескания накатывалии отступали, как морские волны. Мигали разноцветные лампочки. Полицейскиетащили с дороги мальчишку с грязным зареванным лицом, который размахивалблокнотом для автографов. — Эй! — крикнул Бейкер. — Эй, вы только поглядите наних!

Колли Паркер махал и улыбался, и, когда Гэррети подошел кнему поближе, он услышал, как Паркер кричит:

— Привет, уроды! — еще улыбка. — О, мамаша Макги, стараякошелка!

Моя жопа передает тебе привет — вы ведь с ней, как близнецы.Привет, привет! Гэррети закрыл рот ладонью и истерически захохотал. Мужчина впервом ряду махал плакатом с фамилией «Скрамм». Рядом с ним толстуха в дурацкомжелтом костюме пыхтела, пытаясь отодвинуться от трех парней, пьющих пиво.

Гэррети, заметив это, захохотала еще сильнее.

“Только не впадать в истерику. О Господи, только не это.Вспомни про Гриббла… Не надо… Не надо…”

Но это случилось. Он смеялся, пока в желудке не подняласьтупая, режущая боль. Он согнулся, слыша, как сзади кто-то кричит. Это был Макфрис.

— Рэй! Рэй! Что с тобой?

— Они смешные, — он едва не плакал от смеха. — Пит, Пит,погляди… Они такие смешные, такие… Маленькая девочка в грязном платье сидела наземле и строила гримасы.

Увидев ее, Гэррети совсем скорчился от смеха и получилпредупреждение.

Странно — сквозь весь этот шум предупреждения слышалисьсовершенно отчетливо.

“Я могу умереть, — подумал он. — Умереть от смеха".Колли все еще махал и улыбался, осыпая зрителей ругательствами, и это былосмешнее всего.

Гэррети упал на одно колено и получил второе предупреждение.Смех продолжал сотрясать его тело короткими приступами, похожими на лай.

— Его тошнит! — заорал кто-то в экстазе. — Элис, смотрискорее, его тошнит!

— Гэррети! Гэррети, черт тебя побери! — Макфрис подхватилГэррети под локоть и рывком поднял его на ноги.

— О Боже, — прохрипел Гэррети. — О Боже, они меня убивают.Я… Я не могу, — он снова захлебнулся смехом. Его ноги подкосились, но Макфрисудержал его. Они оба получили предупреждение. "Мое последнее, — состранным спокойствием подумал Гэррети. — Прости, Джен. Я…”

— Иди, кретин! Я не могу тебя тащить! — прошипел Макфрис.

— Не могу. У меня… Макфрис дважды хлестко ударил его пощекам. Потом быстро, не оглядываясь, отошел.

Смех прошел, но внутренности у него словно превратились вжеле, а легкие никак не могли набрать воздуха. Он зашагал вперед, пытаясьвосстановить дыхание. Перед глазами плясали черные пятна, ноги заплетались, ипару раз он едва не упал.

“Если я упаду, я умру. Тогда мне уже не подняться".