С Риной Ересь, журналисткой, освещающей фестиваль в одном из печатных изданий, Лученко не была лично знакома. Но ей хватило одного беглого взгляда в кафе, в первый день, когда та стояла возле их стола и с обожанием смотрела на Ветрова. Рина напомнила Вере актера японского театра кабуки. Лицо, отбеленное кремом и белой пудрой. Вместо своих естественных бровей — татуаж черными ниточками сантиметром выше надбровных дуг. Волосы, ногти и губы ярко-красные. На даме возрастом за сорок все это смотрелось довольно нелепо. Однако на детских анимационных сеансах, по словам Лиды, Рина со своей внешностью имела успех. Когда она выходила на сцену и наукообразно, с басистыми интонациями рассказывала малышам о последних тенденциях и достижениях кинематографа, дети начинали хохотать. Они не понимали ни одного слова из монолога красной тетки, зато воспринимали ее как клоунессу.

И Кармен, третья влюбленная в Ветрова женщина. Точнее, первая — жена все-таки. Ревность… Да, это проблема. Не болезнь, но к ревнующему следует относиться серьезно. Осторожно. Потому что это невыносимая душевная боль. Основа ее — комплекс ущербности, неполноценности физической, интеллектуальной, социальной, финансовой. И низкая самооценка. В основе ревности — страх сравнения. Так что с ревностью шутки плохи.

Вера остановилась у часовни Боимов. Фасадная стена ее напоминала ажурную ювелирную работу. Резьба по камню была настолько филигранна, что скорее походила на иконостас, прихотью архитектора вынесенный почему-то на внешнюю стену часовни. Мелкие детали были покрыты снежинками. Красиво… Вера вспомнила сказку «Снежная королева», поток ее мыслей плавно и логично свернул на шведского режиссера Олафа Боссарта — он привез на фестиваль фильм именно с таким названием. Наверняка был уверен, что получит главный приз фестиваля.

Лученко вспомнила, как описывала Олафа ее влюбчивая подруга. Описание соответствовало оригиналу. Он классно смотрелся бы на рекламе сигарет или туалетной воды. Этакий красавчик из волшебного мира рекламы. А внешность — последний истошный писк метросексуальной моды: кашемировый свитер цвета кофейной пенки, рыжие замшевые ботинки, серые джинсы — все от Хельмута Ланга. Такой себе европейский парнишка, получающий от жизни самое лучшее. И вдруг облом — главный приз уплывает к Ветрову… Вера просто физически ощущала, как маленький кораблик фестиваля захлестывают волны черной зависти.

Мимо прошла компания оживленно галдящих галицких студентов. «Л ьвивська кава — цэ кава з шоколадным пляцком», — донеслось до Веры. Услышанная случайно фраза сделала свое коричневое дело. Вера принялась блуждать по улицам в поисках очередной кнайпы. Поворот… Еще поворот… Маленькие магазинчики, дворы, усыпанные снегом домики — елочные игрушки, но ничего похожего на кофейню. Город словно решил ее немного покружить. Наконец какое-то заведение! Не вглядываясь в название, она нырнула в теплый полумрак зала.

Погода к этому времени сделалась до того мерзкая — ветер с колючими снежинками, терзавший путешественницу будто со всех сторон сразу, — что ей захотелось пренебречь правилами приличия. И она еще с порога заказала большой бокал глинтвейна, горячего и пряного, несущего в себе виноградный вкус, легкую горечь цедры и нездешние мотивы экзотических специй.

Вера уселась за столик, оглянулась и вздрогнула, узнав место, куда пришла. Она была снова в том самом кафе, где убили бармена. Там, где ей стало не по себе. И ведь как совпало, что аниматоры выбрали для своих сборищ именно «Смачну филижанку»! Хотя сейчас никого из знакомых не было, никто ее сюда специально не звал, силой не затаскивал. Просто, видимо, она уже как-то привыкла здесь пить кофе. Иначе почему ноги сами ее сюда приводят?

С первым глотком глинтвейна проснулся и аппетит. Лакомка решила не ограничивать себя одним кофе. Названия разных блюд в меню звучали довольно заманчиво, ну, например, телятина с луковым конфитюром и картофелем. Она сделала заказ и дождалась благоухающего блюда: кусков телятины, прожаренных до коричневой корочки и нежно-розовых внутри. При надкусывании из них брызгал ароматный мясной сок. Острый, сладковато-кислый луковый конфитюр, пожалуй, служил этому блюду хорошим обрамлением. А фоном — нежнейший картофель.

Зябкие руки мороза отпустили разомлевшую Верину душу. Включилось чувство, которое она сама для себя называла «ощущалка», не особенно вдаваясь в природу этого явления. Залезать в сложности паранормальных особенностей своего организма ей не хотелось. Просто она иногда знала наперед, и все. Например, ожидая кофе «з шоколадным пляцком», доктор Лученко уже чувствовала, что в ближайшие несколько минут в кнайпу войдет ее закадычная подруга Лида Завьялова вместе со своим покровителем Мамсуровым.

Когда они появились на пороге, она приветливо помахала им рукой, приглашая к своему столику.

— Тебя-то нам и надо! — не поздоровавшись, заявила Лида. — Слушай, Веруня! Что ты думаешь о несчастье? Бедный Эдик!..

— Здравствуйте, Вера Алексеевна. Лидия, ты декламируешь, словно Гамлет. Бедный Эдик, бедный Йорик, — невесело пошутил Мамсуров. Он сбросил пальто на соседний стул и уселся, вглядываясь в женщин проницательными темными глазами. Потом взял карту вин. — Что здесь можно выпить?

— Здравствуйте, Авраам Тембулатович. Вы устали? Вас, наверное, совсем измотали представители внутренних органов. Рекомендую выпить глинтвейну, лично мне полегчало, — любезно посоветовала Лученко.

— Это меня измотали! Это я устала! Ты меня, бедненькую, пожалей! — завопила Завьялова. — Представляешь, эти гады меня совсем замордовали вопросами: почему, видите ли, Ветрова убили именно в моем номере! А я откуда знаю?! Это не мой номер, а гостиницы. Я с Авраамчиком в это время была на просмотре эротических мультиков. У меня куча свидетелей. А эти представители… Я б тебе сказала, из каких именно внутренних органов они повылазили… Но это будет неприлично!

—Они делают свое дело, как умеют. А тебе как доктор советую: отдохни, переключись, выпей чего-нибудь крепкого и горячительного.

—Теперь ясно, почему ты такая румяненькая, хорошенькая! Сидишь тут и глинтвейном наслаждаешься, пьянчужка, — ласково замурчала Лида. Это был верный признак: сейчас начнутся уговоры. Актриса всегда начинала потчевать комплиментами и подмурлыкивать, как кошка, перед тем как попросить о чем-то.

— Валяй, говори, — разрешила Вера. — Ты ведь хочешь попрошайничать?

— Нет, это невозможно! — театрально возмутилась Завьялова. — Авраамчик, ты только посмотри на эту страшную эскулапиху! С ней же нельзя общаться как с нормальным человеком. Она все знает наперед. Ужас какой-то!

—Лидия! Держи себя в руках, ты привлекаешь внимание, — урезонил актрису спонсор.

Как ни странно, громогласная артистка стихла. Разговор свелся к тому, что Лида «вспомнила»: ее подруга — Шерлок Холмс в юбке. Вот ведь и сумочку, пропавшую на показе, нашла!.. Кстати, как нашла, а? Не хочешь говорить?.. Ну ладно, таинственная ты наша. Короче, почему бы Вере не попытаться расследовать убийство Ветрова? Ну, как бы в приватном порядке… «А может, и не совсем в приватном», — подключился к разговору Мам- суров. Ведь трагедия ужасна не только сама по себе. Случившееся может поставить под угрозу фестиваль. А впереди еще несколько дней показов анимационных лент, встреч со зрителями, круглых столов с журналистами… Но если найти убийцу… в кратчайшие сроки… Он не обещал прямо золотых гор, но рассуждал цветисто и многословно о своей безмерной благодарности. Словом, Мамсуров и Завьялова в два голоса исполнили для Веры арию «Спасите фестиваль».