в третьем – не менее двух, нетрудно вывести приблизительную дату смерти Кунигун-ды – между 1138[209] и 1144 гг.

До известной степени понятен и территориально-политический смысл союза вдовца Дипольда III с вдовой чрезвычайно влиятельного в Тюрингии гройчского графа Викперта II. Как раз в 1130 г. происходит освоение до той поры необитаемых лесных земель в Эгерланде – по берегам р. Эгер (левого притока Верхней Эльбы) на крайнем севере марки Дипольда, который устроил здесь в 1133 г. монастырь с характерным названием Вальдзассен и заселил его тюрингенскими цистерцианцами из недавно (в 1130 г.) основанной обители Фолькероде, предоставив им права на раскорчевку лесов на территории марки[210].

Сведем в таблицу вырисовывающееся генеалогическое окружение Дипольда III через его вторую жену Кунигунду (рис. 7).

Приведенные данные открывают принципиально иную возможность для реконструкции маршрута Codex Gertrudianus (на том участке его истории, когда он уже покинул Гертруду Мешковну, но еще не достиг Гертруды Болеславны), нежели та, которая подразумевается ученой opinio communis. В этой возможности для нас привлекательно то, что, в отличие от традиционного взгляда, она непринужденно объясняет наличие памяти Дипольда III в некрологических записях календаря при кодексе Гертруды. Обнаруживается искомая специфическая связь между Дипольдом III, с одной стороны, и Саломеей и Гертрудой – с другой, которая не обеспечивается одним только родством.

При попытках датировать молитвенник Гертруды на основании его содержания уже давно было замечено, что во всех многочисленных упоминаниях в нем о Ярополке-Петре имеется в виду князь здравствующий. Самые поздние события, с которыми можно связать специфические порой молитвенные прошения Гертруды, – это события 1085–1086 гг.

Рис. 7. Родственники маркграфа Дипольда III по его второй жене Кунигунде

Так, в одной из последних (если судить по расположению внутри кодекса) молитв обычные прошения о спасении Петра и его войска, о поражении его врагов и проч. дополнены показательными словами: «Да не радуются долее враги его падению его»[211]. Это «падение» (ruina) можно соотнести только с катастрофой 1085 г., когда Ярополк, возмутившийся против своего дяди, киевского князя Всеволода Ярославича (1078–1093), потерпел поражение и был вынужден бежать в Польшу, а его мать и жена, оставленные им в Луцке, попали в плен к сыну Всеволода Владимиру Мономаху (с рассказа об этих злоключениях мы начали статью). В поминальной молитве, непосредственно следующей за процитированной, речь, среди прочего, идет о помиловании душ покойных «братьев и сестер нашей обители»[212], откуда заключаем, что в плену Гертруда и ее невестка пребывали в одном из монастырей – вероятнее всего, киевских[213]. И напротив, ничего, в чем удалось бы усмотреть хоть намек на радость воссоединения с сыном, вернувшимся на свой стол в 1086/1087 г., или на скорбь о его скорой гибели, в молитвах Гертруды нет. Нет ни молитв за упокой души «единственного сына», ни за внуков, ни за Святополка Изяславича, при дворе которого Гертруда, как считают, жила до своей кончины якобы в 1108 г.[214] Как будто княгиня, ранее испещрявшая прошениями поля своей Псалтири, вдруг совсем перестала молиться, не оставив за последующие двадцать с лишком лет (!) ни одной строчки.

Надо ли говорить, что все эти недоумения уже сами по себе – достаточное основание для того, чтобы поставить под сомнение общепринятую генеалогию Святополка Изяславича, не говоря уже о других соображениях, которые заставили нас в свое время выдвинуть альтернативную гипотезу.

Если же последовать за источником и, отказавшись от постулата о кончине Гертруды Мешковны в 1108 г., задаться вопросом, у кого должно было оказаться личное имущество матери Ярополка, если она (что было бы так понятно) скончалась в монастырском заключении в 1085/6 г.? Скорее всего (и даже почти наверняка) у ее невестки и, тем самым, ближайшей родственницы – Кунигунды, жены Ярополка, которая разделила с ней плен и, очевидно, пребывала в одной с нею обители. После гибели Ярополка в 1086/1087 г. Кунигунда, согласно приведенному выше свидетельству «Саксонского анналиста», вернулась на родину, и не видно никаких причин, почему бы она могла оставить латинскую книгу где-нибудь в Киеве или на Волыни. Было бы психологически вполне объяснимым, если бы она вручила Псалтирь именно своей дочери-тезке Кунигунде, выдавая ее за члена того семейства, к которому, по своему третьему браку, принадлежала сама. Кунигунда-младшая, оказавшись около 1136 г. вновь замужем, на этот раз за маркграфом Дипольдом III, вскоре умерла, оставив троих детей в младенческом возрасте, так что хозяином Псалтири стал Дипольд.

Многотрудная история, пережитая драгоценной книгой, была, конечно же, хорошо известна Кунигунде-младшей со слов матери, и она, наверное, делилась ею с супругом. Поэтому надо отдать должное старику-маркграфу за то, что он не отложил реликвию в семейный сундук и не отдал равнодушно кому-либо из своих взрослых дочерей от первого брака, а рассудил вернуть ее в польский княжеский дом – своей племяннице Саломее. Мы даже имеем возможность детализировать эту картину.

Обращаем внимание на то замечательное обстоятельство, что полученная нами выше уточненная датировка пострижения

Гертруды Болеславны в Цвифальтенском монастыре – зимой 1138–1139 гг. – падает на тот достаточно узкий хронологический промежуток, на который приходилась и кончина Кунигунды, второй супруги Дипольда III – 1138–1144 гг. Это значит, что Дипольд вполне мог отправлять Псалтирь не матери – Саломее, а именно напрямую дочери – Гертруде, благословляя ее на принятие монашества. О таком намерении маркграф должен был знать, ведь, отсылая дочь в немецкий монастырь, Саломея, надо полагать, советовалась со своими немецкими родичами. В таком случае поступок Дипольда III становится еще более символичным: в отличие от Саломеи, ее дочь была и кровной родственницей Гертруды, многострадальной прежней владелицы Псалтири, и ее тезкой. Если так, то возможно, что полученный Гертрудой в 1138/1139 г. кодекс никогда не принадлежал Саломее, а содержащиеся при календаре некрологические приписки следовало бы именовать помянником не Саломеи (как то часто делается в литературе), а Гертруды, хотя и в этом случае участие Саломеи в формировании состава памятей отнюдь не исключено. Через несколько лет, в 1146 г., Дипольд III ушел из жизни, и благодарная Гертруда внесла память о нем – не столько о довольно дальнем родственнике, двоюродном деде, сколько о дарителе – в свой молитвенник. (Вот почему, заметим, приходится отвергнуть мысль, что Псалтирь вернулась к двоюродной правнучке Гертруды Мешковны по воле и при жизни Кунигунды: записи о последней в помяннике Болеславны нет.)

* * *

В принципе на сказанном можно было бы поставить точку. Но есть еще один генеалогический штрих,