Я кладу деньги на пустой деревянный стол, который станет моим, и говорю:

– Большое спасибо.

Все трое смотрят на меня странно, и до меня доходит, что я совершила очередную бестактность. Мне полагается убрать их в карман или надежно спрятать в бумажник. Нормальные люди не оставляют деньги лежать где попало.

Поспешно схватив десятку, я запихиваю ее в дорожную сумку. Я не стану распаковывать вещи при родителях Холли. «Bonjour tristesse»[15], пепельница в форме религиозного символа «Святого сердца», пачка красных «Мальборо». Зеленая авиационная куртка, которую я сама себе купила в магазинчике рядом с Сорбонной, – такие все французские студенты носят. Уверена, увидь они, какой диковинный набор иностранных вещей я привезла, им захочется забрать назад свой вязаный коврик.

Час спустя, когда мистер и миссис Комбс готовы отбыть, мы с Холли провождаем их к машине. На боках зеленого джипа «Чероки» – вмятины. На напольных ковриках – крошки. На заднем сиденье – сентябрьский номер «Гламура», который Холли, наверное, читала в долгой поездке. Папа Холли крепко ее обнимает и, достав ключи, возится с заедающим замком дверцы. Мама Холли роется в сумочке, перебирая мятные таблетки для свежести рта, мелочь и помаду, чтобы отыскать упаковку «клинекс». Положив Холли руку на затылок, она притягивает ее к себе. Они соприкасаются лбами. Наверное, это какая-то альтернативная форма поцелуя, знак общности. Холли – часть ее мамы. Сначала строят любовно планы, потом рожают девочку и о ней заботятся.

Холли начинает смеяться и плакать разом. Она обнимает маму за талию и прижимает лицо к ее плечу. Подбородок мамы Холли дрожит, она промокает оба глаза комочком «клинекса». Поначалу я чувствую самую маленькую толику презрения. Я никогда не плакала, прощаясь с Бэбс. Даже когда мне было пять и я впервые поехала на все лето во Францию. Я думала, что я просто храбрее, более взрослая, чем остальные дети. Теперь я знаю, что просто некому было плакать в ответ.

Мне бы хотелось избежать этой сцены. Остаться в доме и выкурить сигарету, но родители Холли настояли, чтобы я пошла. Им хочется сфотографировать нас обеих на фоне Брайт-хауса. Соседки по комнате в их первых день в Кардиссе. Приехав домой, они проявят пленку и повесят фотографию на холодильник. Или мама Холли может даже напечатать ее на кружке и отнести в контору – на какую-то там дурацкую работу, за которой она проводит весь день. Все еще плача и смеясь, Холли и ее мама размыкают объятия. Холли хватает меня за руку, и мы принимает красивую позу на фоне двери в Брайт-хаус.

На Холли джинсы и бордовая фуфайка Кардисс с капюшоном. На ногах все еще шлепки. Уже почти пять, но небо лишь поблекло, светло как днем. Я даже душ еще не приняла после перелета. Я все еще в серой футболке «Агнес Б.», черных льняных брюках и черных конверсах – эти вещи я надела больше суток назад. Пока мама Холли настраивает фотоаппарат, я осознаю, что все-таки хочу оказаться на этой фотографии. Мои подруги никогда дольше года не задерживались, но почему-то это начало кажется вдруг многообещающим. Возможно, потому что нигде поблизости не видно Бэбс, я готова самую малость поверить в дружбу.

Холли обнимает меня за плечи. Ее родители кажутся малость чересчур дружелюбными, но я напоминаю себе, что Комбсы повели бы себя так с любой девочкой, которая оказалась бы соседкой Холли. Они просто пытаются подстраховать Холли, сделать все, чтобы ее год тут прошел успешно. И снова я чувствую огромную, огромную усталость. Я не спала в самолете. Я бодрствую, кажется, уже два дня кряду. Я улыбаюсь в объектив, но это все, на что я способна в ответ на их прощальные обнимашки. Какая-то малая часть меня хочет, чтобы, поднявшись к себе в комнату, я застала там Бэбс, которая застилала бы мне кровать простынями, купленными в «Маршалл Филдс». Украшала бы мой стол письменным прибором из натуральной кожи и стаканчиком для карандашей. Бэбс любит ходить за покупками, и я не могу поверить, что она отказалась бы от такого.

Сентябрь 1983

Мы с Холли возвращаемся в свою комнату и, поднявшись на площадку, видим, что дверь рядом открыта. Мы заглядываем внутрь и застываем на пороге. Посреди комнаты сидят на полу две девушки и о чем-то болтают.

– Думаю, с ним нужно просто порвать. Сейчас начало учебного года, и надо бы поспешить, пока всех лучших парней не разобрали.

– Но он же и есть лучший. И ты встречаешься с ним всего пять месяцев. Плюс это разозлит твоих предков.

– Наплевать. Я не намерена встречаться с кем-то только потому, что знаю его целую вечность. Это ну… жалко как-то. И вообще я благотворительностью не занимаюсь, жалость к убогим – это не ко мне.

– Кейпа убогим не назовешь. Он самый красивый в школе, и ты ему правда нравишься.

Они замечают нас и прерывают разговор.

– Входите же! – говорит одна.

Мы входим, и я не знаю, сесть мне или остаться стоять. Сразу сесть было бы признаком близкого знакомства, а мы с Холли с ними еще не знакомы, а оставаться на ногах – как-то неловко, точно мы на коктейльной вечеринке, где нам не предложили выпить. Лучше уж притвориться, мол, мимо проходили, чем делать вид, будто мы на короткой ноге. Мы остаемся стоять.

У пригласившей нас войти длинные светлые волосы, сейчас мокрые. На ней белый махровый халат с монограммой – инициалы КИМ светло-персиковыми буквами. Она очень загорелая, такой загар наводит на мысль, что она не подставляла себя солнцу, лежа на песке, а заставляла солнце гоняться за ней, потому что у нее уйма занимательных дел: кататься на водных лыжах, ходить под парусом, ударять по теннисному мячу исправно натянутой ракеткой.

У нее педикюр. И не из тех, что делаешь себе сама. Ногти у нее на ногах покрыты безупречным слоем нежно-голубого – цвета гортензии – лака. Кожа на пятках гладкая. Она натирает себе ноги белым кремом. Крема она наносит столько, что я от порога слышу запах. Мед? Лаванда? В отличие от Холли, она не просто чистит перышки перед обедом. Она Готовится, – вот так, с большой буквы. Не знаю, что ею движет. Стандарт, которого она в целом придерживается? Желание произвести впечатление на мужскую популяцию Кардисса?

Интересно, много ли в Кардиссе таких, как она? Если да, у меня нет ни малейшего шанса. Я думала, нам положено сосредоточиться не на конкурсе красоты, а на хороших отметках. Я, возможно, бегло говорю по-французски и способна прочесть трехсотстраничную книгу за день, но у меня нет фена для волос, и средства для макияжа у меня в косметичке старые и сбившиеся комочками.

Вторая девчонка кажется скорее приложением к КИМ, чем самостоятельной личностью. Она иссушена до костей, острая и угловатая, как модели в Vogue. Но в Нью-Гэмпшире она не выглядит модной. Она выглядит больной.

Комната обставлена так, что создается впечатление, будто они уже много лет тут живут. Интересно, как они такого добились в первый же день? На полу персидский ковер, кругом разбросаны дорогие журналы мод: Vogue, Vanity Fair, Tatler. Половину стены над столом занимает огромный рекламный плакат французского шампанского «Поммери», а в бамбуковых корзинках, расставленных по всей комнате, сложены стопками книги. Достаточно протянуть руку и вытащить что-нибудь, если есть настроение почитать стоящее. Я замечаю «Миддлмарч», «Мадам Бовари» (в переводе на английский), «Лолиту» и «Большие надежды».