Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дедушка Ноль полагал, что будущее России зависит от науки с индустрией, а не от форм правления, на самом деле его не устраивали никакие. С царской администрацией он был в контрах, а с большевиками дело пошло много хуже. Вплоть до того, что ученый был сослан на Север, потом отпущен, преподавал, вновь был репрессирован, затем опять сослан, вернулся в университет глубоким стариком. Его статус так и остался сомнительным, профессор Кнолле занимался обобщением своих и чужих научных теорий, изредка собирал семинары по разным темам и почти не публиковался.
Среди его учеников и последователей оказался некто Киреевский, доверенный и успешный ученый муж, он осуществлял связь между престарелым наставником и научной советской действительностью. Сам Кнолле эту действительность откровенно презирал, считая советский период ненаучным и вредоносным тупиком исторического развития России. И служить мракобесию не желал ни в коем разе. Отсюда возникли тайны и умолчания в его научном наследии. Одна из тайн касалась спрятанного сокровища.
Когда непризнанный мэтр отправился в лучший мир, его последователь профессор Киреевский обнародовал часть наследия и предъявил загадочную улику. А именно… Профессор Кнолле оставил в своих архивах образцы минералов, которые он собрал по миру, однако не указал, где и когда они были собраны, также и кем. Вариантов бытовало неисчислимое множество: на окраинах Российской империи, во время существования оной, в местах первой либо второй ссылки гораздо позже. Говорили также, что ученый Ноль получил образцы в наследство или в дар от другого собирателя во время лагерной отсидки. Существовала легенда, что лагерное начальство давало опальному ученому послабления и снаряжало в локальные экспедиции для личного обогащения. Предполагалось, что Ноль искал золото и обнаружил неучтенный источник.
Скорее всего, такие апокрифы появились после того, как профессор Киреевский принес отдельные образцы на обозрение научной общественности. Это были невиданно крупные розовые алмазы неземной красоты и несметной ценности. Почти все – цвета пламенной зари, а один так размером с крупную вишню. Камень получил имя – «Потерянная заря». Но важность для науки заключалось не в нем одном.
Потому как камень хоть имел место, но в одиночку или с братьями меньшими годился только в музей, как бесполезная редкость. Для науки и государства «Заря» занималась только в случае обнаружения источника невиданного богатства для промышленной разработки и дальнейшей продажи за рубеж в целях укрепления финансов, как алмазные поля в Якутии.
Но тут таилась главная недоработка, вернее, умышленное сокрытие со стороны Кнолле. Тот передал ученику камни, но сопроводиловку изложил туманно, отчего возникло множество диспутов и теорий не совсем научного плана. Бытовало мнение, что старик замутил научно-алмазные воды из чистой вредности, а ценности предложил либо вовсе поддельные, либо собранные Бог весть где, в Африке или в Азии. По тем дебрям Кнолле странствовал в научной молодости, мог купить по дешевке где попало, потом стал мистифицировать доверчивые научные круги в СССР, пользуясь недочетами их базовых знаний.
Однако поначалу камни взяли в музей, провели анализ и доложили, что, если бы не величина и не редкостная окраска минералов, то никаким способом их нельзя отличить от реальных цветных алмазов.
После чего профессор геологии Киреевский взял побочную, но вполне официальную тему, стал исследовать историю камней, с тем, чтобы установить, откуда что взялось и представляет ли ценность для дальнейшей государственной выгоды.
И на том процесс застопорился, задача оказалась не вполне научной, а почти детективной. Хитрый старик Кнолле зашифровал данные довольно искусно при помощи латыни, греческого и прочих недоступных современному уму знаний. Для уверенной расшифровки требовалось закончить гимназию с курсами мертвых языков, в записях были тонкости, о которых современные латинисты и прочие спецы не имели представления, поскольку наличествовал устаревший сленг на мертвых языках.
{…Пример из иной области. Что, скажите на милость, поймет ученый лингвист из университета, скажем, Оклахомы, если дать ему на анализ строчку из «Евгения Онегина»:
«Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая
Ямщик сидит на облучке в тулупе в красном кушаке!»
Даже если соискатель истины имеет базовые знания в области русского языка, но с историей и русским бытом прошлого века он знаком приблизительно. Не очевидно, что бедняга поймет сразу, когда происходит дело, и что именно происходит. Вдумайтесь!
Ни снег, ни лошади не упомянуты ни единым намеком! Мы это понимаем другими частями сознания, не так ли? А узкий иноязычный специалист вполне может вообразить, что видит на взлете баллистическую ракету, предназначенную для дальнейшего взрыва.
По прошествии нескольких лет профессор Киреевский потерпел фиаско в деле расшифровки и отчасти испортил свою научно-административную карьеру. В те времена наибольшим вниманием пользовались ученые, чьи открытия могли принести пользу делу развитого социализма и, главное, быструю отдачу для отчетности и социальной рекламы. А с проклятыми камнями ничего подобного не получилось, место их извлечения осталось тайной, проверочную экспедицию слать было некуда, разве что по адресу «на деревню к дедушке Константин Макарычу» по выражению Ваньки Жукова из рассказа Антона Павловича Чехова.
Когда печальная истина открылась во всей неприглядности, для профессора Киреевского наступили трудные времена. Была назначена повторная экспертиза с включением специалистов из иных ведомств, и мнения экспертов разошлись. Добрая половина высказалась против подлинности минералов «от Ноля», была выработана объяснительная записка, гласившая, что камешки являются аномалией невыясненного профиля, промышленной и финансовой ценности не имеют, ко всему прочему в музее МГУ им отнюдь не место.
Тема была бесславно закрыта, Киреевскому попеняли, что он тратил казенные время и деньги на неоправданные прожекты, а спорные предметы вместе с документацией исключили из музейных запасов и отдали на руки оскандалившемуся ученому мужу. Мол, «делайте с ними, что хотите, товарищ Киреевский». Тем самым дали понять, что считают минералы нестоящим хламом, что было особенно обидно. Профессор Киреевский забрал провинившиеся камни и сделал с ними, что захотел. В музее о том знать не знали, забрал по описи и дело с концами. На таком драматическом моменте история профссора и камня прерывалась, ни на одном этаже Геологического факультета больше ничего не знали, и Наташа честно о том поведала.
Однако у меня в закромах имелось продолжение занятной истории камня и с окончанием рассказа Наташи Чистоклюевой громко запросилось на свет божий. Я сказала Наташе «гран мерси, дорогая, делай с материалом, что считаешь нужным, я не препятствую», но закромов отнюдь не открыла, хотя соблазн был велик. Но, увы, писать детективый сериал в духе «Ларца Марии Медичи» было рановато,