— Сегодня за завтраком ты казалась весьма рассеянной. Мне кажется, тебя что-то беспокоило, хотя я не имею ни малейшего понятия, в чем дело.

— Ничего страшного, мама. Боюсь, я плохо спала прошлой ночью.

— Но потом я поняла, что вот уже почти неделю ты сама не своя, еще до всей этой суматохи из-за прибытия Ричарда.

Она помедлила, словно ожидая, что Эви возразит. Но та молчала.

— После сегодняшней встречи твоего отца с управляющим я упомянула о своих тревогах. Он ответил, что ты собиралась поговорить со мной.

— Он так сказал? — пискнула Эви, но тут же откашлялась. Она была не готова к разговору, но, похоже, выхода все равно нет.

— Именно. Я расспросила его, в чем дело.

Мать опустила глаза, но тут же снова взглянула на Эви:

— Дорогая, он рассказал мне о твоем предложении.

Черт, черт, черт!

Но Эви взяла себя в руки, проглотив протесты, просившиеся на язык.

— Я не могу этого позволить.

Воздух со свистом вырвался из легких Эви, слово от удара в живот. Не может быть… не может, чтобы ее мечте настал конец! Нет, она убедила папу и во имя Юпитера сумеет убедить маму, это слишком для нее важно!

Эви сжала кулаки.

— Мама, выслушай меня! Я хочу этого больше всего на свете.

— Ты придумала, что хочешь этого.

Мама подалась вперед и сложила руки в почти молитвенном жесте.

— Эви, ты должна понять, что подобное решение повлияет на всю твою дальнейшую жизнь. Я знаю, как ты ненавидишь Лондон, но это лишь средство достижений цели. Найди себе славного деревенского джентльмена с собственными конюшнями — и будешь иметь лучшее из обоих миров.

Но Эви не позволяла бушующим эмоциям взять верх. Вздохнув, чтобы успокоиться, она смело встретила взгляд матери.

— Наши конюшни ни с чем нельзя сравнить. И кроме того, у меня уже есть лучшее из обоих миров. Семья и работа здесь, в доме.

— Иметь семью и обзавестись собственной семьей вещи разные. Почему ты так противишься замужеству?

Раздражение окрасило ее голос, как фиолетовая краска — воду в стакане.

Но не одна мама была раздосадована. Руки Эви сжались в один тугой кулак.

— Почему ты так противишься тому обстоятельству, что я хочу исполнить свою мечту, а не мечты, придуманные для меня другими?

Сжав губы в тонкую линию, мама медленно выдохнула:

— Милая, ты просто еще не влюбилась. Как только ты найдешь настоящего мужчину, твои мечты изменятся. Ты не можешь вечно здесь прятаться. Что, если он придет, а ты не заметишь его, потому что не желаешь выйти из своей раковины хотя бы на несколько месяцев?

— В таком случае, полагаю, этому не суждено случиться.

Эви смело глянула матери в глаза:

— Мама, пойми, если я не встретила его за пять сезонов, вряд ли он героически появится во время шестого.

— Как ты можешь так позорно сдаваться? Общество посчитает тебя достойной жалости. Ты этого хочешь?

И тут Эви встала. Довольно выносить давление общества!

— Пропади оно пропадом! Что общество сделало для меня? Диктовало бесконечные правила и ограничения, по которым следовало жить! И все! Я скрываю свою работу, чтобы угодить обществу. Я терплю бесконечную критику и сплетни от общества, и последние пять лет, можно сказать, выброшены на ветер.

Мать побледнела, и Эви стало стыдно. Она не собиралась быть настолько откровенной.

— Прости, мама. Все это копилось в моей душе уже некоторое время, и я вкладываю в свои слова неуместную страсть.

— Очевидно.

После нескольких мгновений молчания мать поднялась, приложила прохладную ладонь к раскаленной щеке Эви, и та увидела искреннее беспокойство в ее глазах.

— Пойми, я на твоей стороне и поэтому считаю, что неправильно и нехорошо покидать брачный рынок.

— Не могла бы ты принять в расчет мои желания? Мне почти двадцать три года, мама. Достаточно взрослая, чтобы иметь собственное мнение. Достаточно взрослая, чтобы знать, чего я хочу от жизни.

Мама вгляделась в лицо Эви. Та пыталась показать все, что чувствует. Дать понять, что она не хочет прожить жизнь в зависимости от мужчины, того, кто сначала будет любить ее, а потом, вполне возможно, отвернется. Может, мама признает, что работа Эви — занятие безопасное предсказуемое и по-своему значительное.

Наконец мать коротко кивнула:

— Я подумаю. И учти, только на этот сезон. По непонятным мне причинам отец тебя поддерживает, так что и согласна поразмыслить над твоим предложением.

Конечно, мама не понимала папиных рассуждений. Она не знала того, что знал папа. Он пообещал хранить ее тайну много лет назад, когда она едва не навлекла на себя позор, и сдержал слово. Мама так и не узнает, почему папа взял Эви под свое крыло в нежном шестнадцатилетнем возрасте и позволил работать вместе с ним. И мама смирилась. А Эви могла только надеяться, что она смирится и с этим.

— Спасибо, мама. Надеюсь, ты поймешь, что это самое правильное решение. Именно этого я хочу больше всего на свете.

Мама расправила юбки и вздохнула:

— Не стоит благодарить. Пытаясь понять точку зрения твоего отца, я, однако, сделаю все, чтобы он понял мою.

Эви стало не по себе. Но что она могла сделать?

Мама улыбнулась, хотя в глазах стыла сталь, и направилась к двери. Но у порога повернулась и взглянула дочери в глаза.

— Я верю, что где-то есть твой мужчина. Думаю, тебе стоит только открыть глаза и сердце, и ты его найдешь.

«Кто бы мог подумать, что вы так заботливы? Десять раз спасибо за подарок. Как по-вашему, мой почерк значительно улучшился? Лебединое перо идеально легло мне в руку, и дворецкий прекрасно очинил кончик. Теперь мои слова не только мудры не по возрасту, но и выглядят более привлекательно благодаря новому перу!»

Из писем Эви Хастингсу

Эви опоздала на встречу с Бенедиктом на пятнадцать минут, и все из-за разговора с матерью. Неприятное чувство в животе еще не улеглось, и длинная прогулка казалась идеальным средством отвлечь ее от тяжелых мыслей.

Лошади уже были оседланы. Бенедикт, склонив голову, прислонился к стене шорной. Он почему-то выглядел грустным, словно держал на широких плечах всю тяжесть мира. Что же, при ее настроении они составят подходящую пару.

— Похоже, у меня вошло в привычку заставлять вас ждать, — тихо сказала она.

Он поднял голову. Темные глаза казались бездонными, как тихое озеро в полночь.

— Вы достойны куда более долгого ожидания, миледи.