свою работу, а они так и остались без груза. Оперативник снова нырнул под одну из машин и затих, приходя в себя после удара об асфальт. Болели ободранные пальцы, все тело ныло от ударов охранников, но приходилось терпеливо ждать, когда суматоха уляжется и все снова исчезнут за воротами завода по розливу живой воды. Пробежали несколько техников, включили насосы, которые начали откачивать воду. Короткой перебежкой Гуров добрался до ограды, прислушался – крики затихли, заводской люд подобно терпеливым муравьям принялся восстанавливать после разрушений производство.

Пора уходить подальше от завода в поисках спасения, как можно быстрее и как можно дальше. Хотя от холода и усталости тело слушалось Гурова все хуже, Лев Иванович бросился бежать по дороге в сторону выезда из поселка. Сейчас скрываться проще, после замыкания выключились все фонари, и поселок погрузился в темноту, только иной раз вспыхивали фары машин да сквозь черную вуаль облаков пробивался слабый свет луны. Даже если кто и встретит его на дороге, то сообщит Марго долгожданную новость – упрямый московский опер наконец сдался и сбежал из Туманного в свою столицу. Хотя если охранники его рассмотрели, то вполне в характере Марго устроить на него охоту, чтобы наказать за аварию на заводе.

Через несколько минут, когда адреналин от схватки схлынул, Гуров почувствовал усталость. С каждым шагом усиливалось отчаяние – пешком дойти до райцентра будет тяжело, чтобы преодолеть десятки километров, не хватит и ночи. Уже через час надсадно загудели ноги, от промокшей после лежания в снегу у дороги одежды было зябко. Каждый шаг давался все с большим трудом, его начала бить дрожь. Поначалу Лев Иванович пытался остановить один из большегрузов, чтобы проехать до райцентра хотя бы часть пути. Он вскидывал руку, стараясь не останавливаться, чтобы не дать телу сломаться от холода, но машины проносились мимо, не замечая в темноте голосующего человека, и вскоре Гуров бросил эту затею. Через пару километров Лев Иванович прошел поворот на автомагистраль, и теперь ему не встречались даже грузовики. Лишь чернота леса вокруг, еле видимая в темноте полоска дороги да свист ветра в ушах. Замерзшему мужчине хотелось лечь прямо на асфальт и отдохнуть, дать себе хотя бы пару минут передышки, но он понимал, что этого делать нельзя. Пара минут превратится в полчаса и больше, он встать не сможет и замерзнет на дороге между Туманным и районным центром, так и не освободив Дымова. На оперативника накатывали отчаяние и злость, что все получилось, как и хотели жители поселка. Он бредет, униженный и одинокий, прочь из поселка, будто старый пес, которого выгнали со двора за ненадобностью. «Соберись, нельзя ныть, – подбадривал он сам себя. – От тебя зависит расследование преступления. Лена, врач, Дымов ждут, что ты найдешь преступника. У тебя все получится, и ты сможешь все преодолеть, даже эту бесконечную жуткую дорогу».

Ему казалось, будто он идет несколько дней по щербатому асфальту, ноги не слушались, заплетались и качались от каждой ямки. Когда он понял, что еле бредет, то через силу и боль в ногах прибавил шаг, при этом начал растирать себе лицо и уши, чтобы кровь прилила к голове и мозг очнулся от дремоты. Когда перед рассветом небо чуть посветлело, по шоссе запрыгал свет фар. Гуров, размахивая руками, бросился чуть ли не под колеса автомобиля. Машина вильнула в сторону, пролетела на скорости вперед, закидав его из-под колес комьями слипшегося снега. Гуров подумал, что автомобиль не остановится, и не сдержал крика отчаяния. Однако скромная отечественная машина вдруг затормозила и дала задний ход. Лев бросился к ней. Спасение! Окно со стороны водителя открылось, и показалось знакомое лицо – матушка Лидия!

– Садитесь быстрее! – прошептала она, оглядываясь на дремлющих на заднем сиденье мужа и сына, и торопливо сама распахнула дверь с пассажирской стороны, когда Гуров не смог даже согнуть пальцы, чтобы уцепиться за выступ ручки.

После того как он тяжело рухнул в кресло, Лидия нажала на газ, и машина рванула вперед по темной дороге, поднимая снежную пыль. Лев Иванович никак не мог согреться, тело одеревенело от холода, но хотя бы он мог забыть про страх, что замерзнет насмерть на пустынном шоссе. Даже в таком состоянии он заметил, что женщина нервничает. Она почти не отпускала педаль газа, все сильнее разгоняя машину. На асфальте опасно сияла корка льда, а колеса то и дело предательски водило юзом, но Лидия скорость не сбрасывала, лишь сильнее закусывала губу и крепче сжимала руль. Гуров бросил взгляд в зеркало заднего вида – на заднем сиденье, обнявшись, мирно сопели подросток и седой священник, а все пространство салона вокруг было завалено сумками, верхней одеждой. Багаж явно собирали в спешке, просто складывая в кучу все, что попадалось под руку. Чайник был укутан в женскую дубленку, заднее стекло закрывало сложенное конвертом одеяло, из пакета свисали детские кроссовки. Взгляд Гурова в зеркале перехватила женщина, скривилась будто от зубной боли и вдруг выпалила, сдерживая рвущийся крик:

– Даже не знаю, благодарить вас или проклинать!

Но Лев Иванович так замерз, что у него даже не было сил в ответ просто кивнуть. Тело только начало согреваться, наполняясь неприятным покалыванием в ступнях и пальцах рук. Он отвернулся и принялся разминать ладони, чтобы быстрее ощутить тепло от разгоняющейся по венам крови. А Лидию явно изнутри давила досада, и она не могла молчать:

– Все? Наигрались в героя, и теперь Маргарита вышвырнула вас из Туманного?

Он наконец кивнул в ответ. Пускай думает, что их покровительница одержала победу, незачем попадье знать, что в город он едет за подмогой, чтобы потом вернуться и разгромить это паучье гнездо, а не бежит прочь, избитый и поверженный. Видимо, смиренный вид опера, перемазанная кровью и грязью одежда, следы побоев на лице вызвали у Лидии жалость, она поспешным движением откинула крышку бардачка.

– Вот влажные салфетки, берите. У вас раны на лице, надо хотя бы грязь стереть.

«Хорошо, не предложила святую воду», – мелькнула в голове у оперативника мысль. С каждой секундой Гуров все больше приходил в себя. Все еще неловкими движениями он оттер полосы грязи с лица: кожу щипало от прикосновений, нос распух после удара и болел. Наконец он смог заговорить:

– Тоже в райцентр собрались?

От вопроса по суровому лицу женщины пробежала тень. Она вдруг настороженно вгляделась в боковое зеркало и снова поддала газу. Еще один напряженный взгляд в зеркало, где отражался салон с наспех сложенным багажом и спящими пассажирами.

– Подальше от Туманного, чем дальше, тем лучше. – Губы у женщины сжимались все сильнее.

Сейчас, когда платок не скрывал почти половину лица, Лев Иванович мог хорошенько ее рассмотреть. Волевые резкие черты лица, упрямо задранный подбородок, суровые губы, которые от постоянного прикусывания стали ярко-красными. В глазах смешались страх и вызов одновременно. Что-то явно случилось в доме священника, и они теперь бегут из поселка, поспешно, ночью, чтобы не попасться на глаза прихожанам. Лидия горько усмехнулась:

– Вы в Туманном навели шороху, будто кот в крысиной норе. Зашевелились все, испугались.

– И вы тоже испугались? Чего же? Я ведь занимаюсь расследованием взрыва и не лезу в поселковые дела. Занимался… – осекся он, вспомнив о событиях последних суток.

Женщина подавилась истеричным смешком:

– Что, из вас тоже Паучиха эта все соки высосала? Сожрала и не подавилась. Она со всеми так. И с нами тоже. Поэтому и бежим из поселка подальше и побыстрее, пока никто не видит.

– Я думал, она ваша… защитница, партнер по бизнесу. – Лев Иванович следил за каждым движением женщины, пытаясь уловить ее настрой. Он решил мягко надавить на нее, видя, что Лидия еле сдерживает бурю эмоций.

И та вдруг сдалась – из горла вырвался сдавленный крик, руки на руле обмякли, так что Гуров едва успел перехватить управление и выровнять машину.

– Тормоз, жмите тормоз!

Водитель успела погасить скорость, и автомобиль резко замер, чуть не нырнув с дороги в сугроб. Гуров дернул рычаг ручника, косясь на дрожащую Лидию.

– Я сяду за руль, хорошо? – предложил он и постарался успокоить женщину. – Передохните немного, есть у вас чай или кофе в термосе?