к которым другие писатели могли только мечтать. И что ничуть не менее важно, перед ним открылась возможность невозбранно и подолгу, не испытывая стеснения в средствах, ездить по миру. «Частые, — говорит О. Семенова, — папины поездки за границу — по два-три раза в год, да в капстраны, да беспартийного — дело по тем временам невиданное, были, конечно, „благословлены“ Андроповым»[2578]. И снова отметим, что, прекрасно справляясь с обязанностями соловья спецслужб для внутреннего употребления, С. оказался вполне успешен и в роли агента влияния в западном мире.

Причем если на родине его многие все-таки сторонились («Малопривлекательной фигурой был этот Семенов, надо вам сказать», — заметил, например, А. Рыбаков)[2579], то в Европе С. представляли как советский аналог Г. Грина, Дж. Ле Карре и Фр. Форсайта, а в его героях видели российские реинкарнации Джеймса Бонда. Поэтому, — в последний раз процитируем О. Семенову, — «приезжая в любую страну в качестве журналиста, он моментально знакомился с огромным количеством людей, со всеми находил общий язык и невольно создавал очень хорошую рекламу Советскому Союзу».

К десяткам изданий и переизданий, к театральным постановкам, к кинофильмам и телесериалам прибавились переводы, и, будь в СССР гламурная хроника, ее культовым персонажем, несомненно, стал бы С. — с его демонстративным космополитизмом, с его феерическими приключениями и светскими связями, наконец с его богатством, по советским меркам баснословным: пятикомнатная квартира и студия в столице, дачи в Крыму и в Подмосковье, право сорить деньгами и не знать им счета. «Если пахать как лошадь с шести утра до двух ночи, в моей стране можно добиться высокого уровня жизни», — говорил С.[2580], и не надо удивляться, что наступление перестройки он понял как возможность развернуться еще и своим бизнес-дарованиям.

«Свой вклад в дело перестройки, — написал он Горбачеву 21 января 1989 года, — я сейчас вижу не только в литературной работе, но и в бизнесе <…> Отлаживаются перспективные деловые контакты с западными фирмами и банками»[2581]. Так что за идеями создать корпорацию «Подвиг» с театром, ТВ-программой, ежемесячником и кинообъединением в Ялте, которые (безуспешно, впрочем) подавались еще «дорогому Юрию Владимировичу», последовали обращения уже к «дорогому Михаилу Сергеевичу» с предложениями создать толстый литературный журнал «МиГ: Мужество и Геройство», театр «Детектив», газету «Совершенно секретно» и альманах «Детектив и политика», Международную ассоциацию детективного и политического романа, совместное советско-французское предприятие ДЭМ с обширной хозяйственной программой, иное многое.

И кто знает, что вышло бы из этих начинаний, не оборви жизнь С. четвертый по счету инсульт или, — как утверждают конспирологи, — покушение, организованное соперниками и недругами.

Сейчас урна с прахом С. покоится на Новодевичьем кладбище. И хотя историки литературы вспоминают о нем нечасто, переиздания, и неплохими тиражами, повторяются едва ли не ежегодно, вышло уже семь фильмов, посвященных его исключительной биографии, и — что для памяти, может быть, всего важнее — анекдоты о Штирлице рассказывают до сих пор.

Соч.: Собр. соч.: В 5 т. М.: Современник, 1983; Собр. соч.: В 8 т. М.: ДЭМ, 1991–1994; Неизвестный Юлиан Семенов: В 2 т. М.: Вече, 2008.

Лит.: Семенова О. Юлиан Семенов. М.: Молодая гвардия, 2006, 2011 (Жизнь замечательных людей).

Семин Виталий Николаевич (1927–1978)

Велосипедист, байдарочник, силач, всем окружающим С. казался рассчитанным на воловьи труды, на долгие годы жизни. И только родная жена В. Кононыхина-Семина знала и про больное сердце, и про то, что «„крутым“, как говорят сейчас, он не был, он был Пьером Безуховым, а не Долоховым: слабая нервная система, сумасшедшая впечатлительность»[2582].

Ничего удивительного, если помнить, что еще подростком С. на три года угнали в Германию на принудительные работы и что ему пришлось скрыть этот компрометирующий факт при поступлении на литфак Ростовского пединститута. На выпускном курсе, когда многообещающего отличника уже рекомендовали в аспирантуру, опасная правда все равно вскрылась, да в довесок к тому же С. еще и обвинили в создании чуть ли не подпольной студенческой организации, так что… Так что в январе 1953-го вылетел С. из института без права на восстановление и то ли в административном порядке был отправлен на строительство Куйбышевской ГЭС, то ли, — снова сошлемся на свидетельство жены, — «после исключения Виталия стали „таскать“ в КГБ, склоняли к сотрудничеству, тогда-то он и рванул в Куйбышев»[2583].

И там, на стройке, начал писать. А когда, закончив-таки заочно Таганрогский пединститут и успев поработать сельским школьным учителем, вернулся в Ростов-на-Дону, стал и печататься. По первости в газете «Вечерний Ростов», где сам служил в 1958–1962 годах, но в 1960-м в местном издательстве вышла уже и дебютная книжка рассказов «Шторм на Цимле». Ее в центральной печати приязненно отметил авторитетный тогда критик А. Макаров, и ободренный похвалами С. свою первую повесть «Ласточка-звездочка» рискнул отправить в «Новый мир».

Туда ее пока не взяли, но в журнале «Дон» (1963) все-таки напечатали, как позднее и повесть «Сто двадцать километров до железной дороги». С. приняли в Союз писателей (1964), дали ему первую в его жизни квартиру, «Ласточку-звездочку» издали уже и в Москве (1965), — словом, жизнь провинциального литератора стала вроде бы налаживаться. А летом того же года пришла и большая, как всем тогда показалось, удача.

Как повесть «Семеро в одном доме» появилась на страницах «Нового мира»? — на вечере памяти С. вспоминала его редактор А. Берзер. — Дело в том, что никак не могли окончательно решить вопрос о публикации «Театрального романа» Булгакова. Его несколько раз ставили в очередные номера и каждый раз вынуждены были снимать. Когда сняли в очередной раз, встал вопрос, что ставить на это место. И тут на мой стол легли «Семеро в одном доме». Все в «Новом мире» прочитали повесть мгновенно и с восторгом. Называлась она тогда «Окраина». Потом — «На окраине». Потом — «Нет мужчины в доме».

Прочитал повесть и Твардовский и пришел в восторг, в какой он редко приходил. Он без конца говорил о повести, цитировал ее, и он же придумал ей название — «Семеро в одном доме». Одним словом, это был праздник в редакции[2584].

Как праздник эту публикацию (1965. № 6) встретили и первые критики — А. Бочаров в «Труде», В. Фоменко и В. Оскоцкий в «Литературной газете». И вдруг… Вдруг не где-нибудь, а в «Правде» появляется подвальная статья Ю. Лукина «Лишь видимость правды» (11 августа 1965 года), в пух и прах разносящая повесть за клевету на строителей коммунизма[2585], а следом, будто по команде (или в самом деле по команде?), обвал брани — и на собрании бойцов донской литературной роты,