уже подняли дивизион по тревоге и стали выводить его в запасный район, где в последующем он будет действовать в рамках учения, и далее все пойдет по плану.

Я понимал генерала. Инспекция просто не могла принять мой план, хотя мы его и разработали в ходе инспектирования дивизии, из-за чего учение и было перенесено на последние дни. Однако инспекция именно поэтому не могла исключать того, что учение по этой схеме уже проводилось, а следовательно, всем все известно. В связи с этим первый план был на всякий случай отвергнут, и пришлось оперативно составлять новый, причем само учение длилось двое суток.

Наконец все этапы были пройдены, расчеты дивизиона работали, как часы. Когда командир дивизиона подполковник Логунов, внешне похожий на Геркулеса, с головой, работающей как электронная машина, доказал уже инспекции, что свалить его невозможно, ей ничего не оставалось, как только дать добро на реальный пуск ракеты на полигоне – с позиции и по цели, которую укажет генерал. Сразу после разрыва головной части ракеты мы на газиках ринули по бездорожью к этому месту. Читатель может представить мое состояние. Оценка дивизии, напомню, не может быть выше оценки ракетного дивизиона. А в оценке дивизиона решающую роль играет практический пуск ракеты. Газик прыгал с ухаба на ухаб, а я думал: «Ну из каких соображений исходил и чем руководствовался автор Инструкции для инспекции? Ведь если все полки и отдельные дивизионы получили хорошую оценку, а ракетный дивизион провел пуск на неуд и сам оценен неудовлетворительно, то и вся дивизия получает неуд! Очень странное правило, но факт, с которым не поспоришь. Я ехал и переживал как никогда. Думал про себя: «Это, наверное, уже подбирается старость. Ведь мне уже сорок!» Приезжаем на место. Прибывшие с нами топогеодезисты отмерили, посчитали – отклонение от контрольной точки всего 17 метров! Ура! Это сверхотлично. Генерал жмет мне и командиру дивизиона руки (ему тоже разрешили выехать). Все друг друга поздравляем. Все довольны. Я оставил дивизион на месте переночевать, отдохнуть, привести все в порядок, а на рассвете вернуться в Кандалакшу. Сам же, а также генерал и его помощники отправились в Кандалакшу. Путь большой – по времени около четырех часов, поэтому я сразу завалился сзади на сиденье и уснул сном младенца, а офицер-оператор и водитель всю дорогу грызли зеленые кислющие яблоки, от которых челюсти сводит и глаза «вылазиют». Так что им было не до сна. В штаб дивизии мы прибыли ближе к вечеру. Там уже все всё знали и на огромной схеме (вот обнаглели!) успели проставить ракетному дивизиону все оценки, в том числе за тактические учения с пуском ракеты. Не было только общей оценки, как и у других. Командарм похвалил нас за ракетный дивизион, а затем удалился с генералом Барановым – очевидно, подбивать окончательные итоги. Надо отдать должное и Виктору Георгиевичу Куликову, и его группе: они, конечно, хорошо помогли частям и в организации, и в мобилизации сил, и во взаимодействии с проверяющими. Разбор прошел на подъеме. Там же командующий армией наградил отличившихся. Мы проводили комиссию, руководство армии и начали набирать обычный ритм жизни и боевой учебы. Через два-три дня заходит ко мне начальник штаба Леонид Дубин и говорит: – Надо ехать вам обратно в Гурзуф. – Пожалуй, следует посоветоваться с командармом, – возражал я. – Да и времени уже много прошло. Почти две недели. – Во-первых, если вы хотя бы недельку поваляетесь на пляже, это уже здорово. Во-вторых, можно договориться и продлить путевку. В-третьих, командарму надо позвонить и сказать, что вы поехали, иначе он опять заарканит. Леонид как в воду смотрел: в этот же день, будто подслушав наш разговор, звонит Куликов: – Я подумал: ну куда ты сейчас поедешь в отпуск? Путевка кончается. В сентябре – октябре надо хорошо подготовиться к зиме. А там – подводить итоги за год, потом проведение сборов. Да и новый учебный год надо начать организованно. Кстати, в округ вместо Михаила Петровича Казакова приехал новый первый заместитель командующего округа – генерал-полковник Сергей Леонидович Соколов. Он, конечно, начнет объезжать войска, знакомиться. Хорошо, если командир дивизии будет на месте. Надо позвонить своим в Гурзуф и рассказать: так, мол, и так.

Я понял, что главное – это возможный приезд Соколова. А остальное – от лукавого. О каких итогах может идти речь, если только что проинспектирована вся дивизия? Это командирам частей самостоятельно надо проверить те подразделения, которые не подвергались общей проверке. Разгадав замысел командарма, я ответил:

– Мне все понятно.

– Что понятно?

– Что надо позвонить в Гурзуф и дать команду, чтобы по истечении срока путевки ехали домой.

– Ну да! Они приедут, и ты с ними в Кандалакше недельку отдохнешь.

Это уже было смешно, и я, конечно, не выдержав, расхохотался.

– Ты чего смеешься?

– Да как можно командиру дивизии отдыхать, находясь в дивизии? Я уверен, что вы сами в это не верите. Товарищ командующий, все будет нормально. Не беспокойтесь.

Позже мы не раз вспоминали с Виктором Георгиевичем его категорическое решение – направлять командиров дивизии в отпуск только летом (ведь служба в Заполярье), и только с семьей, и только в санаторий, и только на море. Кстати, предметом наших воспоминаний был не только этот случай, но и многое другое, но уже более позднего периода.

Осенью этого 1964 года, когда уже выпало довольно много снега и стоял приличный мороз, к нам приехал Сергей Леонидович Соколов. Поезд приходил только ночью. Я встретил его, разместил, а утром после завтрака он начал знакомиться с Кандалакшским гарнизоном.

Кстати, в составе его команды был офицер-оператор, с которым я служил на фронте в одной части – 100-м гвардейском стрелковом полку. Это был полковник Аношкин Виктор Иванович. Умный, толковый офицер. Рвался в войска, но его из штаба не отпускали – тянет! Ну и пускай тянет. А ведь мог бы отлично командовать дивизией.

К нам Аношкин приехал с высокой температурой, и его сразу с поезда увезли в госпиталь. А у него был документ, подписанный командующим войсками округа дивизии по тревоге. Поэтому генерал-полковник Соколов два дня все «изучал» гарнизоны дивизии, а я все хожу с ним и думаю – когда же будет главное (то есть подъем по тревоге). В то время мне, конечно, было не известно, почему генерал задерживает. Но вот на третий день болезни В. Аношкин вышел из госпиталя.

Генерал-полковник Соколов после очередного утреннего просмотра частей Кандалакшского гарнизона вместе со мной приблизительно в 11 часов пришел в штаб, поднялся ко мне