По данным Хофстеде, страны различаются по шести измерениям[1764]. Одно из них — долгосрочная или краткосрочная ориентация: «Общества, ориентированные долгосрочно, поощряют прагматические добродетели, нацеленные на будущие вознаграждения, в частности экономию, настойчивость и адаптацию к изменяющимся обстоятельствам. Общества, ориентированные краткосрочно, поощряют добродетели, имеющие отношение к прошлому и настоящему, такие как национальная гордость, уважение к традициям, сохранение „лица“ и выполнение социальных обязательств». Второе измерение — это допущение (индульгенция) либо сдерживание: «Допущение характеризует общество, позволяющее относительно свободное удовлетворение основных и естественных человеческих желаний, связанных с наслаждением жизнью и получением удовольствий. Сдерживание соответствует обществу, которое контролирует удовлетворение потребностей и регулирует его с помощью строгих социальных норм». Оба этих параметра, конечно, концептуально связаны со способностью к самоконтролю, и не удивительно, что они коррелируют друг с другом (с коэффициентом 0,45 по 110 странам). Элиас предположил бы, что обе эти национальные черты должны коррелировать и с уровнем убийств в этих странах, и не ошибся бы. Граждане стран, ориентированных долгосрочно, совершают меньше убийств. То же самое можно сказать о странах, тяготеющих к сдерживанию, а не к допущению[1765].

Итак, теория цивилизационного процесса, как и теория расширяющегося круга, нашла поддержку в экспериментах и базах данных, далеких от области ее происхождения. Психология, нейробиология и экономика подтвердили рассуждения Элиаса, утверждавшего, что люди наделены способностью к самоконтролю, управляющей как агрессивными, так и неагрессивными импульсами; эту способность можно усилить и расширить на протяжении жизни индивида, и сила ее может изменяться в разных обществах и в разные исторические периоды.

До сих пор я еще не упоминал другого объяснения долговременной тенденции к усилению самоконтроля, а именно процесса эволюции в биологическом смысле. Прежде чем перейти к нашим последним двум ангелам — морали и разуму, мне придется посвятить несколько страниц этому спорному вопросу.

В обиходе слово «эволюция» используется применительно как к культурным изменениям (то есть к истории), так и к собственно биологической эволюции (то есть к изменению частотности генов в поколениях). Несомненно, культурная и биологическая эволюция могут влиять друг на друга. Например, когда племена Европы и Африки усвоили обычай держать молочный скот, они прошли через генетические изменения, позволившие им усваивать лактозу не только в детстве, но и в зрелости[1766]. Но все же это два разных процесса. Их всегда можно дифференцировать — теоретически, изучая младенцев, рожденных в одном обществе и отданных на усыновление в другое. Если биологическая эволюция происходит под влиянием специфической культуры одного из этих обществ, тогда приемные дети в среднем должны отличаться от местных сверстников.

Часто спрашивают: может ли оказаться, что насилие снизилось благодаря недавней биологической эволюции? Не изменился ли генетический облик человека в ответ на социальные процессы усмирения и цивилизации, в свою очередь помогая осуществлять эти изменения и непрерывно уменьшая предрасположенность людей к насилию? Любое такое изменение было бы, конечно, не проникновением культурного тренда в геном в духе представлений Ламарка, но дарвиновским ответом на изменившиеся условия выживания и размножения. Индивиды, которые оказались генетически приспособлены к изменившейся культуре, размножались бы успешнее соседей и передали бы больше своих генов следующему поколению, постепенно изменяя генетический облик всей популяции.

Вполне можно предположить, например, что в обществе, которое проходило через процессы усмирения и цивилизации, склонность к импульсивному насилию была уже не так выгодна, как в дни гоббсовской анархии, потому что в новых условиях особо чувствительные триггеры мести были скорее вредны, чем полезны. Левиафан проредил бы ряды психопатов и сорвиголов, отправив их на виселицы и в темницы, а эмпаты и уравновешенные граждане растили бы своих детей в мире. Гены, укрепляющие эмпатию и самоконтроль, стали бы распространяться, а вот гены, потворствующие хищничеству, доминированию и мстительности, пошли бы на убыль.

Даже такие простые культурные изменения, как сдвиг от полигинии к моногамии, теоретически могут изменить направление отбора. Наполеон Шаньон писал, что мужчины народа яномамо, убивавшие других людей, имели больше жен и детей, чем те, кто никогда не убивал; те же схемы были обнаружены и у других племен, в частности у дживаро (шуар) в Эквадоре[1767]. Подобная арифметика, сохраняясь на протяжении жизни многих поколений, будет благоприятствовать генетической тенденции к проявлению таких качеств, как готовность и способность убивать. Общество, перешедшее к моногамии, напротив, избавляется от этого репродуктивного джекпота, что, по всей видимости, могло бы ослабить отбор по признаку агрессивности.

Везде в этой книге я исходил из того, что природа человека, в смысле когнитивного и эмоционального арсенала нашего биологического вида, не менялась в те 10 000 лет, в течение которых наблюдались спады насилия, и что причиной всех поведенческих отличий разных обществ являются исключительно факторы внешней среды. Это стандартная предпосылка эволюционной психологии, основанная на том факте, что несколько веков и тысячелетий, на протяжении которых общества отделялись друг от друга и изменялись, — это лишь малая часть истории нашего вида[1768]. Так как наиболее адаптивные эволюционные изменения постепенны, большая часть наших биологических адаптаций должна быть адаптациями к стилю жизни собирателей, который человечество вело на протяжении десятков тысяч лет, а не к особенностям обществ, которые лишь недавно отказались от подобного существования и отделились друг от друга. В пользу этого предположения говорят и свидетельства психической общности человечества: во-первых, люди самых разных обществ обладают всеми базовыми человеческими способностями, такими как язык, рассуждение с позиций причины и следствия, интуитивная психология, сексуальная ревность, страх, злость, любовь и отвращение; а во-вторых, недавнее слияние человеческой популяции воедино не выявило качественных врожденных отличий среди представителей разных рас и национальностей[1769].