Но тезисы о почтенном возрасте наших адаптаций и психической общности человечества — это всего лишь предположения. Скорость биологической эволюции зависит от множества факторов, в том числе от силы давления отбора (средняя разница числа выживших потомков у носителей двух вариантов гена), демографических показателей, числа генов, необходимых для закрепления изменения, и схемы их взаимодействия[1770]. Хотя для эволюции сложного органа, созданного набором взаимодействующих генов, может потребоваться вечность, количественная регулировка, которая может быть внедрена одним геном или небольшим числом независимо действующих генов, может произойти всего за несколько поколений, — при условии, что ее влияние на приспособляемость достаточно велико[1771]. Не исключено, что человечество претерпело какие-то биологические изменения в те несколько тысяч или даже сотен лет, прошедших после выделения отдельных рас, этнических групп и национальностей.

Хотя иногда пишут, что предположения о ходе естественного отбора — это просто истории из серии «так уж случилось», которые невозможно проверить, пока кто-нибудь не изобретет машину времени, в действительности естественный отбор является особым механическим процессом, который оставляет следы и в строении тел организмов, и в структуре их геномов. По завершении в 2000 г. первой фазы проекта «Геном человека» поиск следов отбора стал одним из самых захватывающих направлений генетики[1772]. Разработана техника, позволяющая сопоставить человеческую версию гена с его аналогом у других видов и сравнить число молчащих мутаций (которые не влияют на организм и, должно быть, появились в результате случайного дрейфа) с числом мутаций, которые оказывают на него влияние (и значит, могут быть целью отбора). С помощью другой техники изучают изменчивость гена. Ген, подвергшийся отбору, должен отличаться у отдельных индивидов меньше, чем он отличается у людей в целом и других млекопитающих. Еще одна методика проверяет место расположения гена: если он находится внутри крупного участка хромосомы, идентичного у всех людей, — это признак недавнего «выметания посредством отбора», которое переносит часть хромосомы вместе с удобным геном до того, как у мутаций будет шанс изменить ее или у половой рекомбинации — полностью перетасовать. Ученые придумали как минимум дюжину подобных техник и постоянно их совершенствуют. Есть техники, которые можно применить не только к отдельным генам, но и к геному в целом, что позволяет оценить, какая доля наших генов могла стать мишенью новейшего естественного отбора.

Эти исследования преподнесли нам сюрприз. Как подытожил генетик Джошуа Аки в своем убедительном критическом анализе, сделанном в 2009 г., «сегодня считается, что число строгих событий отбора в человеческом геноме значительно больше, чем представлялось еще десять лет назад… Положительный отбор повлиял [примерно] на 8 % генома, а еще большая его часть, вероятно, подверглась умеренному давлению отбора»[1773]. Многие из генов, подвергшихся отбору, имеют отношение к функционированию нервной системы, поэтому теоретически могли повлиять на мышление и эмоции. Более того, схема отбора в разных популяциях отличается.

Некоторые журналисты, не понимая сути, приветствовали эти результаты, считая, что они опровергают эволюционную психологию и то, что считалось политически опасным ее следствием, — идею человеческой природы, сформированной приспособлением к стилю жизни охотников-собирателей. На самом же деле свидетельства новейшего отбора, касающиеся генов, влияющих на мышление и эмоции, дают право рассуждать о гораздо более радикальной форме эволюционной психологии, в которой разум биологически сформирован не только древней, но и новейшей окружающей средой. А отсюда напрашивается провокационный вывод, будто аборигенные народы и мигранты из слаборазвитых стран менее биологически адаптированы к требованиям современной жизни, чем люди, чьи предки не одну тысячу лет прожили в развитых государственных образованиях. То, что эта гипотеза неудобна с политической точки зрения, еще не значит, что она неверна, но, прежде чем прийти к выводу о ее истинности, мы должны внимательно и осторожно изучить факты. Итак, есть ли у нас основания полагать, что снижение уровня насилия в отдельных обществах можно объяснить генетическими мутациями у его членов?

~

Нейробиология насилия включает множество объектов-целей для естественного отбора. С помощью селекционного разведения можно за четыре-пять поколений вывести линию мышей, заметно более или менее агрессивных по сравнению с обычной лабораторной мышью[1774]. Насилие у людей, конечно, устроено гораздо сложнее мышиного, но, если предрасположенность к насилию или к миролюбию наследуется, отбор определенно благоприятствовал бы тем вариантам генов, носители которых оставляли бы после себя больше выживших потомков, что со временем изменило бы концентрацию агрессивных и умиротворяющих генов. Так что сначала нам нужно выяснить, действительно ли какая-то часть разброса по агрессивности у людей вызвана изменчивостью генов, то есть наследуется ли агрессивность.

Наследуемость можно измерить как минимум тремя способами[1775]. Во-первых, можно оценить корреляцию черт у идентичных близнецов, разделенных при рождении и выросших в разных семьях: у них одинаковые гены, но разная семейная среда (в диапазоне сред в выборке). Во-вторых, можно проверить, наблюдается ли более высокая корреляция у идентичных близнецов (у которых общие все гены и большая часть семейной среды), чем у неидентичных близнецов (у которых одинакова только половина изменчивых генов и большая часть семейной среды). В-третьих, можно посмотреть, выше ли эта корреляция у биологических сиблингов (у которых одинаковая половина генов и большая часть семейной среды), чем у приемных братьев и сестер (у которых нет общих изменчивых генов, но большая часть семейной среды одинакова). Каждый из этих методов имеет свои достоинства и недостатки (например, идентичные близнецы чаще становятся соучастниками преступления, чем неидентичные), но сильные и слабые стороны у них разные, так что, если результаты всех трех исследований сходятся в одной точке, есть все основания полагать, что изучаемая черта наследуется.

С помощью этих методов было показано, что асоциальные личностные черты и наклонность иметь проблемы с законом в значительной степени наследуются, хотя влияние наследуемых компонентов иногда зависит от особенностей окружающей среды. В исследовании крупной выборки усыновленных детей, проведенном в 1984 г. в Дании, было установлено, что в семьях, где родитель был осужден за преступление, 25 % выросших биологических детей преступников тоже шли по кривой дорожке, а из усыновленных в преступные семьи отпрысков добропорядочных граждан за решетку попадали только 15 %[1776]. В этом исследовании эффект биологического родства рассматривался только по отношению к ненасильственным преступлениям, таким как угон автомобиля, и во многих учебниках 1980-х гг. утверждалось, что наследуется только склонность к ненасильственным преступлениям, но не к насилию. Однако вывод был преждевременным. Насильственных преступлений вообще совершается меньше, так что сложно собрать крупную выборку подходящих семей, а значит, и заметить наследуемость сложнее. Кроме того, несовершенство системы уголовного правосудия может сыграть большую роль, чем наклонности преступника к насилию.