Меня это не волновало, я еще не спал. Только что закончил небольшую тренировку с Цукигами во Внутреннем Мире. Недавно Цукигами научил меня ощущать внешний мир, будучи сознанием во Внутреннем, так что опасности не было. Двойственное чувство, неприятное, но полезность навыка отрицать было глупо, так что научился.

Тихий голос Асано:

- Хорошо хоть можно посидеть спокойно.

- М-м, - слышно от Шоджи. – Меносов Лейтенант слишком уж давит, заставляя часовых всегда стоять в дозоре. Если зевнешь – накажет. Хорошо, что Окикиба не такой чокнутый.

- Лучше уж нашим маленьким отрядом, - соглашается Асано. – Наконец-то снова вырвались на самостоятельную миссию…

- Хоть и опаснее, но свобода!

- Тише ты, придурок.

- Хе-хе…

Разговор на этом затих, но это не мешало мне от всей души согласиться с ними. Я устроился на тонкой лежанке, закинув руки за голову и держа зампакто под боком. В палатке пахнет травой, влажностью и прелостью осенних листьев. Я вдыхал этот лесной запах и размышлял.

Мой отряд почти половину времени действовал под командованием Лейтенанта, а от этого мужика все страдали. Он был жестким в условно мирное время, но сейчас он словно решил нажать на педаль х10. Шагнул от дисциплины хоть на миллиметр – наказание! И бил по больному, для взрослых людей, по кошельку. Некоторые аж на полгода вперед уже зарплаты лишились. Изверг.

Хрен бы с этим, но наши философии командования слишком различались. Танабэ готов на все ради побед, а шинигами для него – просто ресурс, которым он платит за них.

Я научен и сам следую другому пути. Максимально сохраняя свои ресурсы и силу – наносить лучший возможный урон противнику. Если бить врага на 10 нанося 8 урона себе, то это не назвать победой.

Лучший исход – убить всех тех ушлепоков и сохранить всех своих. Хитростью это достигнуто, подлостью или просто лучшей тактикой, не так уже важно. Честь пусть остается у детей и сказок, мы на войне на истребление.

Это путь побед, учитывающий будущее. Чем воевать, если половину народа уже положил в прошлой битве?

Танабэ этим не заморачивается. Его путь – как можно быстрее уничтожить врага. Если победа гарантирована смертью трети отряда, он атакует без сомнений. Шинигами Седьмого Отряда должны без ропота нести тяжесть битв, без усталости, без сожалений, без возражений.

Пополнениями новыми шинигами он не занимается, в его видении, это дело Академии. Он бережет только Офицеров, как более ценный ресурс, но и то поверхностно.

Танабэ для меня пример безжалостного, холодного и прямого командира. Тип, которой я начал ненавидеть. Пускай это было иногда оправданно, с фактами побед не поспоришь, я все равно это ненавидел. Я с большим трудом умудрялся сохранять жизни своих солдат и свою собственную.

Самое хреновое, что все знали – Капитаны в этой войне участвовать не будут.

Они были ближайшим аналогом ядерной бомбы. И когда такая «рванула» Банкаем без печати сдерживания в Мире Живых, без предупреждения, Совет 46 так обалдел… Если бы местность была населенной, Сугимото бы устным выговором не отделался.

Одно присутствие Капитана без печати уже может влиять на целый город смертных. Это не будущее, где по одному приказу Двенадцатый Отряд быстро организует барьеры, накрывающие поле боя и охраняющие души смертных от давления реацу.

В настоящее время одно появление Капитана в Мире Живых – уже начало катастрофы. А уж использование Банкая! Одно только давление может повредить души бесчисленных людей, покалечить или даже убить. А выживших, прошедших через такую «закалку», заставит видеть духовным мир и его сверхъестественных обитателей. Это катастрофа.

Аналог ядерной бомбы, как он есть. И больше такие ходячие бедствия без приказа появляться в Мире Живых не имели права. Совет высказался четко и Ямамото их полностью поддержал.

Стратегия все еще принадлежала Капитанам. Но высшими командирами на поле боя стали Лейтенанты.

В нашем случае, устраивающий бойню, с плевать каким разменом, Лейтенант Танабэ. За время войны я лишь несколько раз выполнял самостоятельную миссию, вдали от большого скопления шинигами и таких же больших битв.

Квинси же не тупые, они начали понимать, что большие битвы не тянут, нас больше. Слухи пошли, все превратилось в многочисленные, но малые битвы везде, где только можно.

Засады, погони, обманки, нападения ночью… Без Омницукидо, помогающих нам в ночи, было бы совсем хреново. Второй Отряд не зря ел свой хлеб, много раз спасая шеи спящих шинигами.

Сенкаймон не резиновый, он для таких объемов перемещений не предназначен, чтобы гонять каждый отрядик на отдых и обратно. Система Сенкаймона обрела точечное, стратегическое значение быстрого подкрепления на худших фронтах.

Я не был дома два месяца. Не дышал нормальным воздухом Общества Душ, не видел сияющего белизной Сейретея, не видел деда, Касуми, двух сопляков, живущих в моем поместье.

Два месяца войны с Квинси… Они длились, как годы. Я устал.

Мне не нужно сейчас смотреть в зеркало, чтобы увидеть там самый холодный, мертвый взгляд, который так не подходит цвету моих глаз. Немного истрепавшуюся форму, волосы, начавшие лезть в глаза отросшими прядями. Я стал молчаливым, если шутил, то по-черному и редко. В бою я вообще перестал открывать рот, не видя смысла говорить что-либо покойникам.

Я убивал. И убивал. И убивал… Так много.

Теперь мне смешно от терзаний души того Судзина, студента, убившего наемника в Академии и боявшегося признать себя настоящим убийцей. Теперь я бы глазом не моргнул, с таким-то кладбищем за спиной.

Сейчас я воплощаю настоящего Шинигами, без понтов и прикрас. Потому что я просто потерялся в числах душ, отправленных на ту сторону… Это страшно, сбиться в числах тех, кого убил. Я просто больше не чувствую себя прежним.

Во времена Академии я кроваво уничтожил «Забытых Мечей». Это меня не сильно потрясло, потому что там была личная причина, месть, даже ненависть.

Сейчас же я убивал по приказу. В разы больше. Я поднимал и опускал клинок на шеи побежденных врагов, много-много раз. Приказывал рядовым делать тоже самое. От моего меча или по моему слову, мужчины, женщины, подростки… Всех, кто выше ростом мне по грудь – убивал. Спросить возраст как-то некогда в бою.

Поросль Квинси, едва создающих луки в дрожащих руках, отправлялись на запечатывание реацу и повреждение памяти, а потом выбрасывались на улицы ближайшего города. Никого не волновала их дальнейшая судьба.

Но далеко не все Отряды следовали «щадящей» манере Седьмого Отряда, с моей тихой подачи. Я доподлинно знал,