На север

Они выбрались из порта и оказались в открытом море к утру. К счастью, в ста локтях от берега дождь перестал обращаться льдом, а в лиге и вовсе прекратился, зато там же немедленно поднялся ветер, и волны стали захлестывать заледенелую лодчонку, тянуть ее в открытое море. Тут-то и пригодилась пика. Кай обмотал ее острия платком и получившимся веслом греб до утра, забыв и о ломоте в груди, и об усталости, и о боли, которая терзала его сердце. У него на глазах умирал прекрасный город. Утром, когда обледенелая скорлупка наконец ткнулась в песчаный берег одного из островов в устье Хапы и Каттими без сил упала на дно лодки, воду из которой она весь вечер и всю ночь вычерпывала, Кай подошел к стоявшим вдоль сетей и лодок рыбакам. Они все смотрели на Хурнай. Из-за увалов, которые служили правым берегом Хапы, виднелся только замковый холм столицы клана Руки — клана Кессар. Теперь замка не было, а холм покрывали груды льда. Застывшие струи дождя вздымались к красному небу хрустальными пиками. В свете лучей встающего солнца они показались Каю алыми.

— На север, — предложил Кай. — До первой пристани на север. Серебряный плачу.

Никто даже не взглянул на изможденного гребца. Люди, которые пережили за последние три года столько горестей, что их могло хватить и на несколько поколений, могли думать теперь только о собственной смерти. Они разошлись без единого слова. К счастью, солнце оказалось неожиданно теплым, за пару часов удалось отчистить лодку и немного просушить одежду. Кай столкнул убогое суденышко в воду, направил его против неторопливого течения Хапы и принялся работать уже настоящими веслами, благо недостатка в них у рыбацких сараев не было.

— А ведь предлагал заплатить, — пробормотал он вполголоса, после чего Каттими вдруг начала неудержимо, горько рыдать.

— Не прибавляй себе работы, — попробовал пошутить Кай. — Плачь за борт.

Она не поняла шутки, но утихла.

Через еще три часа усердной гребли и работы с ковшом одежда высохла вовсе, а там показалась и пристань, у которой торчали мачты речных судов. На увалы взбирались деревенские дома, сверкала зеркалами сторожевая вышка. Над рекой стоял едва слышный стон. Кай и Каттими выбрались из лодки, выволокли ее, к сомнительной радости новых хозяев, на пожухлую к зиме траву и поднялись на пристань. Там стояли люди. Их было не так много, наверное, сотни три, но для не слишком большой пристани такое количество казалось чрезмерным. Многие из них были едва одеты, на телах некоторых виднелись следы обморожения. Дети были закутаны в какие-то лохмотья. Повсюду стоял плач.

К Каю, который поднялся на пристань с оружием, обратились измученные лица, протянулись руки. Сокрушенно мотая головой, он выбрался на ступени, ведущие наверх, к мытарской и лавкам, увидел испуганного старшину дозорной башни.

— Что скажешь, служивый, об этих людях? — спросил он седого ветерана.

Тот с ходу нагнал на усталое лицо строгость, но, разглядев ярлык охотника, махнул рукой:

— Что говорить-то? На колени надо падать и прощения у Пустоты выпрашивать. Опять лихо какое-то накатило. Ты видел? Нет больше Хурная. Глыба льда, и все. Вырвались только те, что жили на самом краю.

— Сколько их тут? — испытующе взглянул на старика Кай.

— Четыре сотни двадцать два человека, — потянулся тот за мытарской табличкой. — Мужиков сто шестьдесят два. Детишек до пятнадцати годов — сто десять. Из них малолеток тридцать четыре. Остальные — бабы. Старых мало, не смогли выбраться. Только те, которых на руках несли.

— И это от всего города? — спросил Кай.

— А я почем знаю? — удивился старшина. — Может, и с другой стороны кто выбрался. На соленые холмы или к морю. Тут ведь как. Бежать бросились те, у кого домишки ветхие, которые ото льда сразу трещать начали. А прочих, думаю, прямо под крышей прихватило. Там холод такой был, что ничем не укрыться, ни во что не закутаться. Колдовство это. Пустотное колдовство. Видано ли, чтобы струи дождя на лету схватывались? Наказание это нам от Пустоты!

— Наказание? — скрипнул зубами Кай. — Всем? И детям? Кеты больше нет, старшина! Скала, на которой город стоял, обрушилась. Тех, кто выжил, водой смыло. На Намешу нечисть накатила и поганый дождь. Туварсу приделанные на части рвут. В Аке лихорадка. Ламен дымом заволокло!

— Так куда ж теперь? — оторопел старшина. — Я уж хотел купцов в оборот брать, везти всю эту толпу в Зену или Хилан. Так голые они, голодные! В Хилане вроде урайка наша, Этри? Она поможет?

Кай оглянулся. Каттими стояла двумя ступенями ниже и ждала непонятно чего. А внутри охотника клубилась муть, ненависть ко всем этим несчастным, которые должны были замерзнуть и не мешать жить тем, кто не попал под наказание Пустоты.

«Наказание Пустоты, — повторил про себя собственные мысли Кай. — Наказание Пустоты. За что?»

— Она поможет? — повысил голос старшина. Повысил, срываясь в крик. Так, словно готов был и сам разрыдаться, — седой ширококостный ветеран со шрамами на лице.

— Может быть, и поможет, — потянулся к поясу Кай. — Да только и Хилан с Зеной вряд ли от подобной пакости уберегутся. Нужно оставаться здесь. Расселять людей по избам, не лето ведь. Зима на носу. А село у вас большое. Не может мерзость эта продолжаться бесконечно, а закончится, за старание урай тебя наградит, поверь мне.

— Да что мне награды-то его? — в сердцах сплюнул ветеран. — Делать-то что?

— Не знаю, — огляделся Кай. — Если холод ослаб в городе, то собирать мужиков, вырубать дома, жечь костры, топить лед. Может, кто и выжил. Но сначала надо послать дозорных вокруг города, людей собрать. Сколько у тебя воинов?

— Десяток, послать есть кого, приободрился старик. — А с этими что?

— Посоветуй купцам не идти на север, — нахмурился Кай. — Здесь уже дрянь вышла, а там только на подходе, и какой она будет, никому не известно. Может, кто пустит на кораблики людей, все приют не под открытым небом. У тебя что с торговлей в селе?