пробормотала Каттими. — А как ты собираешься добывать горячую воду? У нас ведь только маленький котелок!

— Вот это да! — удивился Кай. — И это дочь Вольных земель? Из котелка мы будем пить ягодный отвар. Но это чуть после. А сначала горячая вода.

Охотник взял приготовленный кривой сук с рогатиной, выкатил из костра несколько камней, которые служили границей кострища, и один за другим опустил их в ведра. Вода зашипела, пошла пузырями.

— Дно прожжешь! — заволновалась девчонка.

— Не на дно кидаю, есть уже камни в ведрах, у родника взял, — объяснил Кай и попробовал воду. — Такая вода пойдет или ошпариться хочешь?

Она взяла ведра в руки, отошла в сумрак, завозилась там с завязками и застежками, а потом начала плескаться и плескалась до тех пор, пока Кай не расстелил на сухую мерзлую уже траву одеяла, не взял чистую холстину, не поймал в том же сумраке разгоряченное молодое тело и не принял его на себя, кутая, согревая и согреваясь сам.

— Какое же это расколдовство? — зашептала, задыхаясь, она ему на ухо. — Ты просто меняешь один дурман на другой!

Глава 17

Зена

Когда спутники уже почти добрались до Зены, пошел снег. Он покрыл сразу все: и дорогу, и стерню на полях, которые вновь, как в былые годы, стали попадаться близ города, и деревья, и крышу придорожного трактира, и груженную дровами повозку, запряженная в которую лошадка с неодобрением помаргивала длинными, залепленными снежинками ресницами. Тащить колесную телегу по застилаемому снегом тракту сивой трудяге явно не хотелось. Кай со своей спутницей спешились у трактира, он поручил всех четырех коней стараниям выскочившего на улицу подростка с подбитым носом и окунулся в обычное избяное тепло, которым только и могли похвастаться почти все трактиры Текана. По крайней мере, те из них, что не были разорены или разрушены пустотными тварями, ограблены или сожжены лихими людишками или не попали под еще какую напасть, что множилась словно сугробы в разгар зимы, хотя эта зима как раз только начиналась.

Трактир был пуст, только у хозяйского стола уныло хлебал тягучий зенский суп из потрохов пожилой рукастый селянин. Кай тут же заметил и топор на длинной ручке, прислоненный к его ноге, и простенький арбалет на полке за спиной трактирщика с наложенной на него стрелой. Годился как оружие и тесак, торчавший из корзины с грубым, печенным со жмыхом хлебом.

— Балуют в окрестностях Зены разбойнички? — спросил Кай, снимая пояс, укладывая мечи и чехол с ружьем на один из столов.

— Бывает, — внешне равнодушно проговорил хозяин, не сводя с гостей взгляда.

Не оборачиваясь, нащупал рукоять топора и селянин. Кай подмигнул Каттими, предлагая ей расстаться с поясом, затем сел за соседний стол, вытащил кошель, высыпал на темные доски несколько медных монет.

— Не бойся, трактирщик, мы не из таковых.

— Однако лошади у вас знакомые, — медленно проговорил хозяин. — Пару недель назад их хозяева столовались у меня. Парню моему нос сломали. Кладовую всю вытрясли. Денег не заплатили. Хорошо хоть в живых оставили.

— Одна из их лошадей твою обиду уменьшит? — поинтересовался Кай.

— Думаю, что с лихвой, — оживился трактирщик.

— Большего предложить не могу, — вздохнул Кай. — За еду заплачу отдельно, но лошадку сберегай. В той банде двадцать человек было?

— Где-то так, — поморщился трактирщик. — Но некоторые странные, вроде как и не люди.

— Пожалуй, что ты прав, — согласился Кай. — Тех, что вроде бы как не люди, уже нет. Убиты. Но двое остались живы. Ушли. Их имена Туззи и Таджези.

— Один рослый, наголо обритый здоровяк, а другой чернявый уверток? — скрипнул зубами трактирщик. — Здоровяк тут распоряжался как у себя дома. Посуду зачем-то бил. А уверток бабу искал. Будь у меня жена жива, не уберег бы. Так он на парня моего полез. Тот зубами ему в руку вцепился, за что носом и поплатился. Хотя ведь и убить мог.

— Мог, — помрачнел Кай.

— Попадись он мне! — ударил кулаком по стойке трактирщик.

— Надеюсь, что сначала он встретится со мной, — сказал Кай.

— Однако нечисть на этой банде не заканчивается, — обернулся селянин. — Что скажешь на это, зеленоглазый? Два года назад ты хорошо помог моей деревне вместе с хурнайскими стражниками, вычистили вы тогда аж две своры приделанных псов. Так не избылась Пагуба до сих пор. Вроде и привыкать стали, а теперь все хуже и хуже становится.

— И что же ухудшилось в Зене? — спросил Кай.

— Пока ничего, — медленно проговорил селянин. — Ну так нас не обманешь. Пахнет плохо.

— Пахнет? — не понял Кай.

— Три года уже пахнет плохо, — объяснил селянин. — А иногда так накатывает, что дышать невмоготу. Я не о ноздрях речь веду, ощущение у меня такое, понимаешь? Чутье. Словно беда грядет. Еще большая, чем была. Вот и опять, надо дрова везти в город, а меня словно переклинило. Не могу с места двинуться. И слухи опять же.

— Слухи? — подала голос Каттими.

— Вот и моя баба так же, — усмехнулся селянин, но тут же напряг скулы. — Все время горазда была поперек мужика слово молвить. А как дочку потеряла — пустотник девчонке клювом голову пробил, — так как бы и не в себе стала. Молчит. Я раньше ругался на нее, а теперь любому слову бы радовался. Ну ты же должен помнить меня, зеленоглазый, ты ж в соседней деревне конягу прикармливал, которого уже приделанным все сочли. Помнишь? Я тогда еще мельником был.

— Халки! — воскликнул Кай. — Я ж сразу тебя узнал, только понять не мог, или глаз у меня один остался, или ты похудел вдвое?

— Глаз-то у тебя на месте, я смотрю, — зарокотал смешком селянин, — хотя прихрамываешь ты на одну ногу. И дышишь с хрипом. И не слишком разбогател за последние годы. А похудел я — это точно. И мельницы у меня больше нет. И дочери…

Последние слова селянин произнес тише, отвернулся и снова уткнулся в свое блюдо. Наступила